В начале июля «Диана» подошла к Кунаширу, самому южному из Курильских островов. Оказалось, что японцы успели построить тут нечто напоминавшее цивилизацию: селение и небольшую крепость.
Из этой крепости и шарахнули по «Диане» два ядра, едва она вошла в гавань. Пришлось встать на якорь и послать на берег шлюпку — но и по ней стали палить. Стало ясно, что японцы в дурном настроении. Назавтра стали налаживать контакт, пустив на берег бочку с письмом. Понемногу договориться удалось, и японцы пригласили на переговоры.
Головнин отправился в крепость со штурманом Хлебниковым, мичманом Муром, четырьмя матросами и курильцем-пе-реводчиком. Там русских принял начальник, стал вежливо поить чаем и поддерживать приятную беседу. Однако вскоре его как подменили: стал орать, словно его резали, хвататься за саблю, чаще всего поминая «Ре-за-но» (потом оказалось, это он о Резанове) и загадочного Никола-Сандрееча (Хвостова). На приятный дипломатический фуршет это уже нисколечко не походило. Курилец, которого Головнин тихонько спросил, в чем дело, перевел длиннейшую тира'ду коменданта одной-единственной фразой:
— Начальник говорит, что если хоть одного из нас выпустит из крепости, то ему самому брюхо разрежут…
Пожалуй, что после такого подробный перевод уже и не к чему. Русские, недолго думая, кинулись бежать из крепости. Японцы орали всем скопом, как сто чертей, но напасть не посмели, даже располагая численным превосходством, ограничились тем, что бежали следом и кидали русским под ноги весла с поленьями — авось споткнутся. Трех человек они, набравшись смелости, все же скрутили. Остальные добежали до шлюпки.
Увы… Беседа в крепости продолжалась почти три часа, за это время наступил отлив, и шлюпка лежала на суше метрах в десяти от воды. Окончательно набравшись смелости, японцы высыпали всей оравой, сцапали остальных и потащили в крепость.
Оставшийся после Головнина старшим на «Диане» лейтенант Рикорд подвел корабль к берегу, насколько удалось — как раз вовремя, чтобы увидеть, как ворота крепости захлопываются за японцами и пленными. Из крепости началась пушечная пальба, никакого вреда «Диане» не причинившая.
По моему глубокому убеждению, командуй «Дианой» вместо Рикорда Хвостов или Давыдов, они-то не церемонились бы, а пошли на штурм. На «Диане» было около шестидесяти моряков, имелось 14 пушек, 4 карронады для стрельбы на близкие дистанции и 4 фальконета. Крепость была деревянная и неприступную твердыню напоминала мало — обычный форт вроде барановских укреплений на Аляске.
Однако Рикорд штурмовать не решился. Он выпустил по крепости 170 ядер, но потом все же ушел на зимовку в Охотск.
Головнина и его людей переправили в город Хакодате на остров Хоккайдо и с ходу стали допрашивать. Сразу же зазвучали упоминания про загадочных людей по имени Никола-Сандрееч и Гаврило-Иваноч. Вскоре удалось сообразить, что японцы имеют в виду Хвостова с Давыдовым, фамилий которых не знали.
Именно из-за рейда Хвостова и Давыдова разгорелся весь сыр-бор. «Господин Ховорин» (именно так японцы произносили фамилию Головнин) немало подивился тому, что услышал. Оказалось, что японцы придавали случившемуся вовсе уж глобальное значение. Их собственная страна была маленькая, иностранцев там имелось всего-то десятка два, и оттого они воображали, что не только вся Россия, но и вся Европа должны знать о рейде двух лейтенантов и обсуждать его с утра до вечера, как будто не было других серьезных дел… Головнин не верил, но его старательно убеждали: именно так мы и думаем… А что, разве неправильно?
Капитан-лейтенант угробил уйму времени, объясняя японцам размеры России и Европы, толкуя без всякой дипломатии, что в Европе не только о Хвостове с Давыдовым, но и о самой Японии мало кто знает. Доказывал, что «Юнона» и «Авось» не военные фрегаты, посланные императором, а всего лишь корабль купеческой компании.
Кое-как растолковал. Но японцы ударились в другую крайность: вопросы посыпались градом, скрупулезнейшие: сколько лет Хвостову и Давыдову, чьи они дети, как воспитывались, какого сословия, какую жизнь ведут, благонравную или разгульную? Это уже было чистейшей воды любопытство, проистекавшее из двухсотвековой оторванности от остального мира.
Потом японцы показали Головнину то самое письмо Хвосто-ва, которое он оставил курильскому старшине на Сахалине. И снова начали с детским простодушием интересоваться всякой мелочью: ну вот, что такое — «Владимирская лента»?