ГЛАВА 15

Распущенные волосы Сьонед, уютно пристроившейся в высокой зеленой траве, ерошил ветер с залива Брокуэл. Принцессу заливал солнечный свет, превращавший ее в неразличимую тень: этому фокусу обучил ее выросший в Пустыне муж. Отсюда она могла незаметно следить за раскинувшимся внизу лагерем, состоявшим из примерно девяноста палаток, разбитых на одиннадцать островков разного цвета. Каждая группа палаток неуклонно следовала одному и тому же образцу — в центре стоял огромный шатер принца, окруженный меньшими по размеру палатками вассалов, помощников и прислуги. Ее собственный шатер, огромное сооружение из голубого шелка, последнее экстравагантное приобретение покойного принца Зехавы, занимал лучшее место на западном берегу реки Фаолейн. Над ним развевалось знамя с драконом; хотя сам Рохан еще не прибыл, она по праву делила с мужем власть и титул верховного принца. Герб с драконом принадлежал ей не меньше, чем ему. Рохан ясно показал это во время их первой Риаллы. Она тихонько улыбнулась, припомнив, как у остальных принцев отвисла челюсть, когда Рохан нарушил все традиции и под руку привел ее на заключительный пир. После этого все остальные жены дружно потребовали того же и большей частью добились своего. Однако никто из них не делил с мужем власть так же безоговорочно, как это делала Сьонед. Доказательством этого был и герб с драконом, державшим в когтях золотое кольцо фарадима , в центре которого красовался камень принцессы — огромный изумруд.

Гербы тоже были нововведением Рохана, которому охотно последовали остальные принцы. За последние десять лет каждый из них сам придумал себе герб и принялся лепить эти изображения на одежду слуг и все свое добро. Атри оставалось только завидовать этому обычаю; Чейн оставался единственным лордом, который имел право на собственную эмблему. Лагерь пестрел цветами и развевающимися знаменами с самыми немыслимыми символами. Некоторые из них были прекрасны, другие всего лишь терпимы. Реющее на высоком серебряном столбе знамя Фессендена — серебряное руно на поле цвета морской волны; развеваемый ветром стяг Гилада — три серебряных луны на стыдливо-розовом фоне — водруженный над палатками столь же смехотворной окраски. Дорвальский белый корабль на голубом поле стоял на локоть выше крибской белой свечи на красном; можно было не сомневаться, что уязвленная гордость принца Велдена подскажет ему привезти на следующую Риаллу флагшток подлиннее. Над палатками ее кузена Волога бриз лениво перебирал алые складки с изящными серебряными фляжками, слегка подчеркнутыми черным. Знамя Оссетии — пшеничный сноп на темно-зеленом фоне — было перевито серыми лентами, всем напоминавшими о том, что принц Чейл недавно потерял сына и внука. Сьонед заметила, что здесь царило спокойствие, особенно бросавшееся в глаза по сравнению с праздничным оживлением всех остальных, и от души пожалела бедного старика, вынужденного прибыть на Риаллу несмотря на боль свежей утраты.

В раскинувшейся под ней радуге недоставало еще трех цветов, и о том же напоминали пустые места, оставленные для тех, кто еще не прибыл. Брат Давви был в пути, но уже к вечеру его бирюзовые палатки встанут рядом с ее голубыми, поскольку Сир граничит с Пустыней. Завтра, когда прибудут Рохан, Поль, Мааркен и Пандсала, по другую руку разместятся фиолетовые цвета Марки. Они не поплыли на Риаллу по Фаолейну, как делалось обычно, ибо ни Поль, ни Мааркен не могли и шагу ступить на что-нибудь плавучее. Перед Пандсалой не стояло таких трудностей, и это лишний раз напоминало о странностях фарадимского дара принцессы-регента: она могла путешествовать по воде, не испытывая тошноты. Андраде и ее свита — в которой должна была присутствовать и будущая жена Мааркена — могли приехать тогда, когда заблагорассудится леди Крепости Богини. Ее белые палатки должны были стоять поодаль от всех остальных. От внимания Сьонед не укрылось, что для Андраде было оставлено несколько мест; пусть властная леди сама решает, где ей больше нравится.

Сьонед села на корточки и даже рот приоткрыла, подумав о том, сколько работы предстоит Рохану на этой Риалле. Последние три встречи по сравнению с той первой казались удивительно мирными. Торговые договоры, пограничные договоры, брачные договоры — практически каждый соглашался на что угодно. Это дружелюбие Сьонед объясняла главным образом проницательностью Рохана и его искусством сглаживать противоречия между самыми разными властителями и их советниками и сплачивать их в более-менее тесную группу. Проницательность проницательностью, но приходилось учитывать и другие вещи. Риаллы 701-го и 704-го годов были пропущены; в первый год континент поразил Великий Мор, а три года спустя всех повергла в шок гибель Ролстры. Горькая морщинка обозначилась у рта Сьонед при воспоминании о том, что никто не верил, будто Рохану под силу одолеть могущественного и хитроумного Ролстру. Воспоминание об их последнем поединке насмерть под куполом из звездного света, сплетенным самой Сьонед, все еще бросало ее в дрожь. Заранее заготовленная Ролстрой подлость не удалась, и Рохан убил его в честном бою. Однако то, как она использовала запретный звездный свет и управляла им, находясь за тридевять земель от места битвы, все еще являлось ей в кошмарных снах.

  122