11 
— Именно отсутствие доказательств и делает этого самозванца таким опасным, — откликнулся Меат.
— Но ведь есть леди Андраде, — напомнила им Аудрите. — Она была там в ночь родов.
— Она могла знать, что случилось, а могла и не знать, — парировал Ллейн. — И при всем ее авторитете леди Крепости Богини она приходится Рохану родной теткой, а потому не может рассматриваться как беспристрастный свидетель.
Чадрик покачал головой и принялся расхаживать по веранде.
— Отец, дело не в личности претендента. Все сводится к простому вопросу: неужели капли крови Ролстры достаточно, чтобы свести на нет все годы справедливого правления землями, которые Рохан получил после войны?
Глаза Ллейна блеснули.
— Я рад, что моя наука не прошла даром и что ты унаследовал от матери не только глаза, но и ум. Твои рассуждения не лишены овнований. Но на чем держится наша собственная власть? Если этот юноша действительно сын Ролстры, должны ли мы поддерживать его на том основании, что в жилах мальчишки течет кровь законного правителя, какими являются все принцы, в том числе и мы с вами? Или же нам следует держаться Рохана и той политики, которую он проводит в Марке? — Он невесело улыбнулся. — Не слишком приятный выбор для любого принца.
Меат сел и уперся локтями в колени.
— Ваше высочество, еще нужно доказать, что этот человек действительно тот, за кого себя выдает. Но даже если это ему и не удастся, всегда найдутся люди, которые предпочтут поверить…
— Или сделать вид, что поверили, — согласился Ллейн. — Просто из вредности: Ведь доказательств противного тоже нет.
— Теперь я понимаю, почему Поль стал их мишенью, — с несчастным видом сказала Аудрите. — Мийон Кунакский все еще прячет меридов, хотя клянется, что у него их нет. — Возможно, за случившимся сегодня скрывается именно он. Конечно, убедительных доказательств нет и не будет. Но если Поль не сумеет унаследовать Марку, никто не сможет оспаривать права претендента на престол, а Мийон согласится иметь дело с кем угодно, только не с Роханом и его сыном. А еще я понимаю, почему Рохан хочет забрать мальчика на лето и взять его с собой на Риаллу.
— Да, а потом отправиться с ним в замок Крэг, — подтвердил Ллейн.
Чадрик махнул рукой так, словно сметал самозванца со сцены.
— Стоит жителям Марки увидеть Поля, и он победит их, как побеждает всех прочих…
— Ему будет нелегко справиться с этим лжецом, — проворчал Ллейн. — Ты думаешь, люди вроде Мийона клюнут на его обворожительную улыбку?
— Он завоюет симпатии народа Марки, — сказал Чадрик.
— Народ на Риаллу не допускают; кроме того, он плохо разбирается в том, что правда, а что нет. Единственной настоящей свидетельницей является Андраде, и если она даст показания в присутствии других принцев, им придется признать это за абсолютную истину.
— Но ведь есть еще и Пандсала, — напомнил Меат.
— О да, Пандсала! — фыркнул Ллейн. — Может, напомнить тебе, что если этого мальчишку провозгласят принцем, регент останется без работы? — Он покачал головой, — Мне это не нравится. Совсем не нравится. Меат, прежде чем ты уедешь из Радзина в Крепость Богини, непременно обсуди это дело с Чейном и Тобин.
Гораздо позже, оказавшись в своей комнате, Меат вынул из специально сделанного ящика свитки, найденные в древней крепости «Гонцов Солнца». Они были написаны на старом наречии, и хотя шрифт не слишком отличался от принятого ныне, Меат не понимал в них ни слова. Лишь самые обычные слова дожили до сегодняшнего дня не изменившись — например, некоторые личные имена, которые обычно выбирались по смыслу, заложенному в них древними. Но когда он развернул один из пергаментов, то закусил губу. На первой странице не было традиционных изображений солнца и лун. Не было тут привычных для фарадимов источников света, как на всех других рукописях. Узор здесь был совсем иной: ночное небо, испещренное звездами. Меат долго не сводил глаз с заголовка, который потряс его с первого взгляда. Эти два слова он перевел без всякого труда. О колдовстве.
ГЛАВА 2
Пандсала, регент Марки и дочь покойного верховного принца, смотрела на лежавшее на столе письмо и думала, что без сестер жизнь была бы куда проще. Отец снабдил ее целыми семнадцатью. И хотя десять из них уже умерли — одни во время Великого Мора семьсот первого года, другие позже — оставшихся вполне хватало, чтобы отравить ей существование.
11 
