Особенно,... 
34 
— У меня нет выбора, да? С полицией шутки плохи. И вы с собой еще ребенка тащите? Вам-то, поди, совсем не страшно.
— Ребенок спит. Ребенок ничего не боится. Если уж он решился на это предприятие, то вы и подавно не струсите, не так ли?
Зажатый между Ретанкур и Вуазне, сторож быстрым шагом проводил их к могиле — ему не терпелось вернуться в надежное укрытие.
— Вот, — сказал он. — Мы пришли.
Адамберг направил луч фонарика на надгробный камень.
— Молодая женщина, — сказал он. — Умерла в 36 лет, чуть больше трех месяцев назад. Вы не знаете, от чего?
— Попала в аварию — вот все, что мне удалось узнать. Грустная история.
— Да.
Эсталер, согнувшись в три погибели в проходе между могилами, рылся в земле.
— Гравий, комиссар. Наши камешки отсюда.
— Конечно, бригадир. Но все-таки возьмите образцы.
Адамберг направил фонарик на свои часы:
— Скоро полшестого. Через полчаса разбудим родственников. Нам необходимо получить разрешение.
— На что? — спросил сторож, почувствовав себя увереннее в обществе полицейских.
— На то, чтобы снять плиту.
— Черт, вы сколько раз собираетесь ее двигать?
— Если мы не сдвинем плиту, как мы узнаем, почему они это сделали?
— Логично, — пробормотал Вуазне.
— Так они ж не рыли, — возразил сторож. — Я ж вам сказал, черт побери. Там ничего нет, даже самой крохотной ямки. Мало того, сверху остались засохшие стебли роз, как лежали, так и лежат. Это ведь доказывает, что они ничего не тронули, разве нет?
— Может, и так, но надо проверить.
— Не верите мне?
— Из-за этого через два дня погибли два парня. Их зарезали. Слишком дорого они расплатились за то, чтобы всего-навсего сдвинуть могильную плиту. Просто чтоб наговнять.
Сторож в задумчивости почесал живот.
— Следовательно, они сделали что-то еще, — продолжил Адамберг.
— А что еще, не понимаю.
— Вот мы и посмотрим.
— Ну-ну.
— И для этого надо снять плиту.
— Ну-ну.
Вейренк вытянул Ретанкур из плотной группки.
— Почему комиссар носит две пары часов? — спросил он. — Он, что ли, на Америку настроен?
— Он скорее расстроен. По-моему, у него уже были свои часы, а подруга подарила ему еще одни. Он и их надел. И теперь ничего не поделаешь, приходится носить и те и другие.
— Ему трудно выбрать?
— Нет, думаю, все гораздо проще. Что есть, то и носит.
— Понятно.
— Ты скоро сам во всем разберешься.
— И еще я не понял, как он догадался про кладбище. Он же спал.
— Ретанкур, — позвал Адамберг. — Мужчины пойдут передохнуть. Я вернусь с подкреплением, как только сдам Тома матери. Вы можете тут пока побыть? Займетесь разрешением?
— Я останусь с ней, — предложил Новичок.
— Правда, Вейренк? — спросил он, напрягшись. — Вы еще держитесь на ногах?
— А вы нет?
Лейтенант быстро опустил веки, и Адамберг почувствовал угрызения совести. Горные козлики ударили друг друга рогами, и Вейренк запустил пальцы в свою странную шевелюру. Рыжие прожилки отчетливо виднелись даже в темноте.
— У нас много работы, Вейренк, грязной работы, — продолжил Адамберг, смягчаясь. — Мы ждали тридцать четыре года, подождем еще несколько дней. Предлагаю перемирие.
Вейренк, казалось, засомневался, потом молча кивнул.
— Вот и отлично, — сказал Адамберг, удаляясь. — Я вернусь через час.
— О чем это вы? — спросила Ретанкур, следуя за комиссаром.
— О войне, — сухо ответил Адамберг. — О войне двух долин. Ты лучше не вмешивайся.
Ретанкур обиженно остановилась, подбросив ногой несколько камешков.
— И серьезная война? — спросила она.
— Скорее да, чем нет.
— Что он сделал?
— Главное — что он сделает? Он ведь тебе нравится, да, Виолетта? Не суйся меж двух огней. Потому что рано или поздно придется выбрать. Между ним и мной.
XV
В десять утра плиту наконец сняли, обнаружив под ней ровную утрамбованную землю. Сторож не соврал: почва казалась нетронутой, тут и там валялись ошметки почерневших роз. Полицейские, усталые и расстроенные, крутились вокруг, не зная толком, что предпринять. «Какое решение принял бы старик Анжельбер, увидев кучку сбитых с толку мужчин?» — спросил себя Адамберг.
— Сделайте все-таки снимки, — сказал он веснушчатому фотографу, милому способному парню, чье имя он, как всегда, запамятовал.
34 
