81 
Поутру Хомяк немного отошел от пережитого шока, и даже смог более-менее спокойно разговориться с местным священником по имени Иван — рассказать, как живет в пугающей местных жителей деревеньке Кельмимаа, как рыбу ловит, каким хозяйством обзавелся. Сейчас при свете дня, и для самого Никиты, и для Ивана, большую часть времени являющегося точно таким же работягой, наиболее важным казалось то, что в десяти верстах выше по течению маются в холодном хлеву три голодных поросенка. Кому же их кормить, поежели хозяин здесь?
— Ты ступай, свинюшкам кинь чего-нибудь, да потом сюда перегони, пока не пропали, — посоветовал священник. — Первое время у меня поживешь, потом дом тебе поставим, да жену подберем, коли до сего дня на дело это ты не снизошел. А что до крещения: то сей акт хорошо в воскресение творить, в день праздничный и Господу угодный.
Привыкший к своим розовобоким питомцам Хомяк сам беспокоился о живности, а потому без лишних разговоров встал на лыжи и отправился в обратный путь. Под холодным, но ярким слепящим солнцем, по ровному снежному насту до родных мест он домчал всего за полтора часа, и задолго до полудня поднялся на взгорок. Над трубами обоих домов курился легкий дымок, и поросята из соседнего сруба не визжали, требуя своего законного варева, а сыто и довольно похрюкивали. Получалось, их хоть сейчас можно выпускать на улицу и гнать к новому месту обитания. Поминутно оглядываясь, Никита прокрался к своей избе, по-воровски скользнул в дверь, покосился по сторонам, прислушиваясь к каждому движению, потом выдернул из сундука заплечный мешок, принялся торопливо скидывать туда вещи: кирзовые сапоги, кистень, часы и сотовый телефон, снятую с убитого пришельца кольчугу, теплый, почти целый тулуп с шитыми алой шерстяной тесьмой швами, две бутылки из-под водки с завинчивающимися крышками. Вроде, все. Хомяк накинул на горловину петлю, старательно затянул. И тут взгляд его упал на окно. Большое, снятое с «Доджа» окно со сдвижной форточкой. Его так просто не унесешь — тем более, что оно здесь и не одно.
Как не унесешь вид из окна: уходящую вниз по склону тропку, поворачивающую за небольшую рощицу ивняка пополам с высокими березами. Странно, но за прошедшие четыре столетия этот вид совершенно не изменился. Разве только при Никите тропинка эта шла рядом с асфальтированным съездом, а далеко внизу, по Кировскому шоссе, то и дело мелькали юркие «жигуленки» и солидные «Камазы». А дед его из этого же окна видел, наверное, «Эмки» и «полуторки». А прадед — мощеную камнем дорогу и покачивающиеся на мягких рессорах двуколки.
Никита опустил вещмешок на пол, вытянул из-за пояса топор — уже не таясь, а с хищным оскалом осматриваясь по сторонам. Потом вышел на вытоптанную площадку перед домом и, повернувшись к острову, громко крикнул:
— Это моя земля! И никуда я отсюда не уйду! — он размахнулся и глубоко всадил топор в мерзлый грунт. — Не дождетесь!
* * *
С первыми лучами двор усадьбы начал оживать. Первыми потянулись к погребу кухарки, выбирая мясо для первой утренней трапезы, молодая деваха сбегала к курятнику и выскочила из него с полудюжиной яиц. Немногим позже, когда небосклон уже начал расцвечиваться ранними лучами, а над крышами поползли ароматные съестные запахи, те же кухарки отнесли пару бадей к свинарнику — и оттуда послышалось радостное приветственное хрюканье. Пара сонных подворников зацепили из лежащей возле ворот копенки охапки сена, и унесли лошадям. Сено — пища легкая, его можно без страха давать и коню запаренному, и перед работой. Все та же деваха отправилась к курятнику с полным коробом проса, и вскоре из-за легкой створки послышалось яростное кудахтанье. Будь сейчас лето — куриный выводок наверняка выставили бы за ворота, на вольный выпас, но чего им делать в снегу?
Зима. Издавна на Руси это время отводилось для праздников, военных походов, для отдыха и несвязанного с землепашеством ремесла. Скотину пасти негде, косить нечего, пахать-боронить тоже, а потому садится мужик, да начинает со скуки либо войлочную шапку валять, либо тегиляй в рассоле вымачивать, либо в поход собираться. Как скромно сказано в одной из летописей, глубокой зимой псковские горожане от нечего делать решили сходить на Литву в отместку за ее прошлые нападения. Но в пути решили, что до княжества далеко, повернули к Ливонии, разгромили несколько орденских замков и с добычей вернулись назад. Чего только со скуки не сделаешь? На Руси даже время зимой другое, нежели летом. Ведь испокон веков принято, что сутки делятся на день и ночь, по двенадцать часов в каждой половине — и очень долго в Московии не могли прижиться глупые иноземные механизмы под названием «часы», не понимающие такой элементарной вещи.
81 
