38 
Отойдя от дерева к реке, творящий наговор вошел по пояс в воду, зачерпнул полные ладони, вылил их себе на лицо, ловя губами холодные струйки:
— Унеси река, все немощи мои, унеси вода, грусть печаль мою, ты оставь вода, только силушку, очи зоркие, руки крепкие. Напои меня, напитай меня, а с собой, вода, не бери меня.
Он попятился, осторожно ощупывая руками путь, выполз на берег, поднялся и еще несколько десятков шагов прошел спиной вперед. Потом упал, откинувшись на спину:
— Мать земля моя, ты кормилица, ты родительница, ты заступница. Не зови меня, не настал мой час, не пришел мой срок, не сомкнулась ночь. Солнце-утро встает, к новой жизни зовет. Дай мне плоть свою, дай мне жизнь свою, дай мне сыном быть, новый день прожить…
Мужчина запустил ладони под траву, захватил пальцами немного земли, поднес ее ко рту, ухватил губами, старательно размял и проглотил. Потом перевернулся на живот и полежал так еще немного. Где-то над головой испуганно пискнула какая-то пичуга, и внезапно разразилась радостной песней.
Человек встал, увидел на расстоянии вытянутой руки перед собой чистую, чуть влажную от тумана рубаху, но прежде чем ее снять, снова подошел к березе и тихонько пробормотал ей, что за сегодняшнее утро она стала еще краше, выше и ветвистее. Затем быстро оделся, запрыгнул в седло так и оставшегося на своем месте коня, настороженно огляделся… Нет, вроде бы никто проведенного на берегу реки языческого ритуала не видел. Всадник хлопнул ладонью по крупу коня и пустил его в галоп.
Через час, когда туман уже успел рассеяться, а двор заливали яркие солнечные лучи, всадник снова проскочил ворота и направился прямиком к конюшне.
— Семен! Да куда же ты успел умчаться? — окликнула его с крыльца молодая женщина в накинутой поверх поневы душегрейке.
— Конь застоялся, Алевтина, — улыбнулся всадник. — Надобно было объездить.
— Ярыгу бы послал! — женщина с облегчением перевела дух. — Я уж измыслила, ты в засеку подался.
— Не, там сейчас Василь, — Семен спрыгнул на землю и прикрыл ладонью горло, чтобы речь звучала яснее. — Он ужо совсем заматерел. Справится.
— Помолился бы лучше, чем затемно по лесу скакать, — голос Алевтины, несмотря на смысл произносимых слов, звучал одобрительно.
— Перед трапезой помолюсь, — пообещал Зализа, поднимаясь на крыльцо.
Про то, чем он на самом деле занимался в предрассветном тумане, опричник говорить не стал. Да и не мог — земля не любит, когда про ее уговоры с воином узнают посторонние. Земля одаривает русича исцелением только тайно.
* * *
Позже всех в этот день поднялись обитатели совсем нового, пахнущего сосновой смолой и свежим деревом поселения, поставленного на взгорке, на самом краю Кауштиного луга. От всех прочих окрестных деревень, городков и крепостей это селение отличалось тем, что в нем не слышалось ни мычания коров, ни блеянья коз и овец, ни призывного ржания коней. Зато в одном только этом поселке имелось больше часов, чем во всей остальной Руси вместе взятой, и больше наручных часов, чем на всей остальной планете.
Месяц назад, в жестокой сече в молодом ельнике на тропе от Копорья к Ореховому острову маленький отряд из полусотни воинов потерял одиннадцать человек, но вовремя пришедшая на помощь кованная конница откинула и втоптала в сырую русскую землю высадившихся на Неве свенов. Бояре, убедившись в готовности странных пришельцев ниоткуда сражаться за новую родину, признали их за своих, и никаких вопросов им больше никто не задавал. Окрестные помещики и волостники через день после битвы даже прислали своих смердов помочь новым соседям устроиться на отведенном опричником месте, и привычные к топорам мужики за пару дней срубили для переселившихся на Русь иноземцев три избы и часовню греческого обряда.
Поставленные буквой «П» дома вкупе с часовней и прочными бревенчатыми воротами естественным образом образовывали маленькую крепость с вместительным внутренним двором, и теперь можно было считать, что впадающая в Оредеж река Суйда тоже надежно закрыта от незваных гостей. Именно так государев человек Семен Зализа и отписал в Разрядный приказ — но про то члены клуба «Черный Шатун» не ведали, и жизнь их текла обычным порядком.
Утро начиналось с общей молитвы. Иеромонах отец Никодим, оставшийся при отряде еще после первой встрече на Березовом острове, проводил в часовне обстоятельную службу, благословлял своих прихожан на труд, после чего все дружными рядами отправлялись завтракать и сверять время на часах. Поскольку до первых сигналов точного времени оставалось еще никак не меньше четырехсот лет, одноклубники просто определяли среднеарифметическое по показаниям всех хронометров, и полученный результат считали истинным. Батарейки потихоньку садились, электронные часы вставали, и определять точное время постепенно становилось все легче и легче.
38 
