91 
Колин выругался. Синджен не услышала при этом ничего нового — она уже знала его лексикон, — однако брань свидетельствовала о том, что он расстроен. И, будучи по натуре добродушной и незлопамятной, она сказала:
— Ну, хорошо, Колин, я прощу тебя, несмотря на то, что ты не считаешь нужным извиниться. Я продолжу работу по благоустройству дома, но должна сообщить тебе, что все двести фунтов, которые у меня были, я уже потратила.
— Вот и прекрасно, значит, теперь ты перестанешь лезть не в свое дело.
— О нет, вовсе нет. Если ты откажешься дать мне еще денег, я просто буду молча улыбаться местным лавочникам и не стану мешать миссис Ситон, как и раньше, услаждать их слух рассказами о том, как ты, охотник за приданым, сумел ловко подцепить богатую наследницу.
— Что? Ты сказала: «как и раньше»?
— Вот именно. Миссис Ситон очень нравится снова чувствовать себя важной персоной. Она даже искренне привязалась ко мне, поскольку я — неиссякаемый источник денег. Завоевать ее благорасположение оказалось очень просто.
У Колина было такое чувство, будто он нечаянно забрел в трясину и тонул в ней без всякой надежды на спасение.
— Я поговорю с ней и велю ей держать язык на привязи! Он знал, что проиграл и что эта попытка вернуть себе хотя бы видимость прежней безраздельной власти в доме — не более чем жалкая потуга. Но все равно его жена могла бы смотреть на него без этой довольной ухмылки. Колин вздохнул и переменил тему разговора:
— По правде говоря, я приехал домой, чтобы повидать тебя. Ну и детей, конечно. Ты все-таки постарайся завоевать их симпатию.
— В таких делах детей нельзя торопить. Филип и Далинг — не исключение. И я вполне довольна тем, как развиваются наши отношения.
— Джоан, тебе же только девятнадцать, а не девяносто девять! А послушаешь тебя, так можно подумать, будто ты знаешь о детях все, что только можно.
— Еще бы мне не знать. Я на собственном опыте убедилась, что дети непредсказуемы, упрямы, капризны и невероятно изобретательны. Но злоба и враждебные чувства мало им свойственны. Кстати, мне было бы легче завоевать расположение твоих детей, если бы ты остался и помог им понять, что их мачеха — милейшая женщина.
— Я еду в графство Клэкмэннэн, чтобы проследить за покупкой овец. А другой скот я куплю в Бервике. Домой я вернусь, когда куплю всю нужную мне скотину и либо убью Роберта Макферсона, либо сочту, что он не виновен.
Синджен посмотрела на него и, помолчав, сказала:
— В кабинете тебя ждут списки того, что нужно сделать для арендаторов поместья, которые я составила, когда навещала их дома. Полагаю, ты захочешь с ними ознакомиться?
Колин опять принялся ругаться, но она больше ничего не сказала, а только молча прошла за пахнущую затхлостью китайскую ширму и переоделась в ночную рубашку.
Утром он уехал, когда она еще спала.
Услышав, как огромные настенные часы на первом этаже пробили двенадцать, Синджен улыбнулась. Вот и полночь. Стало быть, теперь осталось уже недолго ждать.
Она не ошиблась. Не прошло и десяти минут, как раздалось тихое царапанье, как будто за панелями скребли коготками крысы. Затем послышались знакомые душераздирающие стоны и лязг цепей.
Синджен очень медленно села на кровати и мысленно сосчитала до пяти. После этого она издала вопль, полный такого ужаса, что даже сама испугалась:
— О, пожалуйста, перестань, оставь меня! О, силы небесные, спасите меня, спасите!
Затем она по примеру невидимого призрака жалобно застонала.
— Я не могу этого вынести, — стонала она. — Мне придется покинуть этот ужасный дом. О, Жемчужная Джейн, не надо, не надо!
Наконец царапанье, стоны и лязг цепей смолкли. Когда часом позже Синджен встала с постели, она улыбалась до ушей.
Филип беспокойно ерзал во сне. Ему снилась большая форель, которую он поймал на прошлой неделе в озере Лох-Ливен, когда они с Коротышкой Мердоком ходили на рыбалку. Во сне эта форель становилась все крупнее и крупнее, пока рот у нее не сделался огромным, как дверной проем. Коротышка Мердок потрепал его за шею, говоря, какой он отличный рыбак, и голос у него был тихий, а потом стал еще тише…
Но тут он вдруг ясно понял, что и пальцы, касающиеся его шеи, и этот тихий голос принадлежат вовсе не Коротышке Мердоку. Форель внезапно исчезла, и он снова лежал в своей кровати — но он был не один!
Он снова почувствовал, как чьи-то пальцы легко коснулись его шеи, и тихий-тихий голос произнес:
91 
