— Есть способ… — закудахтал чародей. — Однако же, мыслю, не поблагодарит тебя государь за такое. Он лучше сам управится. Ну да то дело не мое. У меня для тебя иная весточка имеется. Кажется, нашел я ошибку свою в чарах, которыми тебя назад, в мир твой посылал. Понимаю, отчего назад ты все время возвертаешься. Я ведь у тебя, чадо, лишь душу сюда забирал. А назад всю плоть отправляю. Вот и не находит она там места. Коли не раздумал ты, то в полнолуние могу душу твою из тела вытянуть и в твой мир послать. Найдет, мыслю, плоть нужную. Так ты к себе и вернешься. Правда, до полнолуния еще двадцать дней осталось. Обождать надобно.
— А если получится? — покусывая губу, спросил Зверев.
— Что?
— Если получится мне обратно в будущее вернуться, то Ивана, значит, убьют?
— Его и так убьют, чадо. Раз зеркало Велесово показало — стало быть, обязательно убьют.
— То, что твое зеркало показывало, я уже не раз исправлял.
— Так то ты исправлял, чадо. А ты ведь здесь не будешь.
— Почему?
— До полнолуния всего двадцать дней осталось.
— Ч-черт! — Андрей прошелся от стены к стене, опять раздраженно сплюнул. — Ч-черт, черт, черт!
— Ты к столу садись, отрок, — предложил колдун, разворачивая сверток. — Щуку я, пожалуй, согрею, а солонину мы и так отпробовать можем. У меня хлеб есть, принесла оная молодуха. Мяконький, что титька мамкина.
— Ладно, Лютобор. Покажи, что там зимой будет твориться.
— А тебе зачем?
— Затем, что всего двадцать дней назад я великому князю в верности клялся! — зло ответил боярин. — И живота клялся не жалеть, его защищая. Потерплю до весны, дольше тут сидел. Спасу государя, а потом домой и возвернусь. Ну давай, чародей, показывай! Дай глянуть, кто там и что творить станет?
— Сам посмотри. Зря тебя учил, что ли? — невозмутимо ответил старик. — Свечи с жиром мертвецов в коробе, вошва на полу, вода в кадке.
— Зеркало давно купить пора, — недовольно буркнул Андрей. — Привозят ведь фряги в Москву…
— Вот и купил бы, боярин… — хмыкнул чародей, накладывая мясо на хлеб. — А коли уж не купил, то со Стречей уговаривайся.
Зверев поднял деревянное корытце, набрал в него воды, дождался, пока поверхность перестанет колыхаться. Тогда он произнес усыпляющий заговор, приставил «зеркало» вертикально к стене, забрал из короба две свечи, зажег от углей, установил перед «зеркалом», нараспев произнес заклинание богине смерти, владычице царства мертвых, и попросил показать Москву.
— Поверху гляди, пока пожар не заметишь, — посоветовал от стола колдун. — Пива и впрямь пить не станешь?
— Не стану, не стану, — помотал головой Зверев. Прямо у него на глазах уже начинал разгораться гигантский костер, что подобно огненному потопу захлестнул большую часть города…
В усадьбу он вернулся только в сумерках. Холопы уже успели затворить ворота, но хозяйского сына все же пустили, хотя любого другого путника или даже своего товарища наверняка оставили бы ночевать снаружи. Слишком уж часто под покровом темноты старается проникнуть в жилище всякая нечисть — рохли, кикиморы, а то и лихоманка. Да и враг коварный порой пытается в темноте у ворот спрятаться, чтобы потом внезапно внутрь ворваться.
Разумеется, накрывать стол даже ради него никто не стал. Не явился к трапезе — сам виноват. Пришлось укладываться на пустой желудок.
Утро Андрей посвятил кистеню и луку, упорно добивая одинокий пень на берегу, после чего был призван Василием Ярославовичем и вместе с прочими домочадцами отправился в церковь. К счастью, монаха, что застиг его с Варей на берегу, тут не было, поэтому молодой боярин исповедался и причастился совершенно спокойно. После службы всей толпой, они вернулись в усадьбу, в трапезную, к уже расставленным яствам.
Зверев едва успел утолить голод, когда в комнату ворвался холоп с саблей на боку:
— Батюшка-боярин, там от князя Друцкого вестник прискакал!
— Никак, тяжба разрешилась? — охнула хозяйка, прижав ко рту ладони.
Василий Ярославович, отставив кубок, поднялся, поспешно вышел из-за стола. Следом ринулись холопы. Через полминуты мужчины высыпали на крыльцо.
Холоп Друцкого — молодой, еще безусый, вихрастый паренек в ярко-синей атласной рубахе, с поясом без сабли, но с двумя ножами, в обычных коричневых сапогах до колена шел по двору, ведя коня в поводу. Это был хороший знак. Выиграй князь Юрий право на имение Лисьиных, наверняка не удержался бы власть показать, велел бы посланцу верхом в усадьбу въехать. Дескать, все это — мое! К себе въезжаю, можно уважения и не выказывать. Возле крыльца посыльный поклонился, скинув с головы картуз, и звонким голосом провозгласил: