И он опять рассмеялся.
Адамберг закрыл глаза. Кромс. Где же он прятался эти два дня? В лесу; возможно, в одной из полуразвалившихся хижин на поляне. Хотя какое это имеет значение? Кромс поехал за ним сюда, нашел его, и теперь все кончено. Адамберг уже чувствовал, как его неподвижное тело деревенеет, холод пронизывал его насквозь. Кромс был прав, сюда никто не придет. Аранджел ведь говорил, что после ужасных событий 1725 года старое кладбище было заброшено. Люди не решались посещать его, даже если требовалось восстановить обветшавшие надгробия предков. И вот теперь Адамберг оказался здесь, в восьмистах метрах от деревни, в склепе, который выкопали для девяти жертв Плогойовица, на краю кладбища, к которому никто не смеет приближаться. Никто, кроме Аранджела. Но как Аранджел сможет узнать, что случилось? Никак. И Владислав тоже. Только Даница заметит, что он не вернулся в гостиницу, и будет беспокоиться. Она сказала, что приготовит на ужин «кобасице». Но что может сделать Даница? Пойти сказать Владу. А Влад? Пойти сказать Аранджелу. И что дальше? Где они станут его искать? На тропинке, огибающей излучину, например. Но кому взбредет в голову, что монстр по кличке Кромс упрятал его в склеп на старом кладбище? Только Аранджел мог бы предположить нечто подобное — после долгих безуспешных поисков. Через неделю, через десять дней. В принципе он продержался бы десять дней без еды и питья. Но Кромс не дурак. Связанный, в ледяном холоде, он не протянет и двух дней — он уже чувствовал, как немеют мышцы. Возможно, он даже не доживет до утра. «Не вторгайся в царство вампиров, молодой человек, если не знаешь, с чем имеешь дело». Ему стало так страшно, что захотелось вернуться в прошлое. К старой липе, дальним вершинам Карпат, граненой рюмке, сверкающей на солнце.
— Завтра ты будешь трупом, придурок. Могу тебя порадовать: я заходил к тебе еще раз. И убил маленькую кошку. Просто придавил сапогом. Кровища во все стороны брызнула. Мне не давало покоя, что ты заставил меня спасать эту тварь. Теперь мы в расчете. Я еще прихватил там образец твоей чертовой ДНК. Можно будет сделать сравнительный анализ. Все узнают, что Адамберг когда-то подло бросил своего ребенка, и узнают, кем стал потом этот ребенок. А виноват во всем ты. Ты, ты. И твое имя будет опозорено на веки веков.
«Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». Адамбергу стало трудно дышать. Кромс слишком сильно затянул скотч у него на груди. «Завтра ты будешь трупом, придурок». Полная неподвижность, стесненное дыхание, нехватка кислорода в крови: скоро все будет кончено. Но почему у него сейчас перед глазами котенок, раздавленный сапогом Кромса, и это еще может причинять ему боль? Сейчас, когда жить осталось совсем недолго? Почему он думает о «кобасице», хотя даже не знает, что это за блюдо? «Кобасице» заставило его подумать о Данице, потом о Владе, пушистом, словно кот, потом о Дангларе, потом о Томе и Камилле, безмятежно проводивших лето в Нормандии, о Вейле и об Эмме Карно, с которой он никогда не спал. А с Жизель? И с ней тоже. Почему даже в эту минуту он не мог дисциплинировать свои мозги, сосредоточиться на одной-единственной, трагической мысли?
— Однако надо отдать тебе справедливость, — произнес голос с некоторым сожалением. — Ты крутой. Сумел разобраться, в чем дело. Я заберу твою жизнь, но оставлю тебе тело. А теперь я брошу тебя, придурок, как ты когда-то бросил меня.
Кромс дернул за провод, и передатчик с легким шорохом выскользнул наружу. Это был последний звук, который услышал Адамберг. Если не считать легкого шума в ушах. «А я ведь в последнее время практически избавился от этого», — сообразил он вдруг. Возможно, впрочем, что до него донесся вздох румяной дамы, спавшей в гробу справа. Надо же, Адамберг пожелал, чтобы вампирша Вéсна выбралась из гроба и своим укусом даровала ему вечную жизнь. Или хотя бы составила компанию. Но желание быстро улетучилось. Даже здесь, в могиле, он ни во что не верил. Все тело охватила дрожь, которую он пытался, но не смог унять. Это длилось несколько секунд. Такие судорожные приступы наверняка свидетельствуют о начале агонии. В его смятенных мыслях мелькнул человек с золотыми пальцами, говоривший о трех предохранителях. Интересно, сможет ли он благодаря лечению доктора Жослена продержаться дольше, чем продержались бы другие на его месте? Теперь, когда с предохранителями и теменной костью у него все в порядке? И снова он затрясся, как в ознобе, под стягивавшей его клейкой лентой. Нет. Никаких шансов выжить.