Последние отзывы

  87  

— Нет, — мотнул головой Андрей, — все это неправда. Я по истории не отличник, но основные вехи знаю. Значит, Иван Грозный расширит Россию на юг до Кавказа, на юго-западе — до Дикого поля, это где-то по Дону, на западе — совсем чуть-чуть, на востоке Сибирь присоединит. Потом смута будет, восстановление, застой. Потом придет Екатерина Великая. При ней Дикое поле и Крым отойдут к России, на западе земли все русские наконец-то русскими и станут. Может, не до Эльбы, но уж до Одера точно. На востоке — до Тихого океана дойдем и изрядную часть Америки прихватим. Потом будет порядок, потом застой, потом смута новая начнется. Будет революция, кошмары настоящие. Потом придет Сталин, создаст новую империю, выиграет войну и восстановит границы уже до Эльбы. Потом он умрет, начнется смута, раздрай, развал страны. Но при мне потихоньку все обратно восстанавливаться начало.

— Зеркало Велеса никогда не ошибается, отрок. Не знаю, зачем ты обманываешь меня, душу смущаешь. Пусть это на совести твоей останется… — Колдун оценивающе покрутил получившуюся рогульку в руках, отставил к стене и поднялся. — Пойдем. Облачно, сказывают, сегодня. Будешь небо в синий цвет красить. Соскучал я что-то по Хорсу горячему. Идем.

* * *

Польский набег дал Андрею еще один урок: хочешь жить — умей сражаться. Только навык работы кистенем из любого положения и с предельной точностью помог ему выкрутиться одному против троих ляхов. Поэтому каждый второй день он опять стал проводить с Белым, надевая тяжелую кольчугу и отрабатывая свою дружбу с луком, ножом, кистенем, саблей, рогатиной до полного совершенства, привыкая к ним так же, как привык за пятнадцать лет жизни к пальцам, рукам, ногам; действуя отточенной сталью или стремительным грузиком с той же легкостью, с той же точностью и быстротой, как и просто пальцем или кулаком. Оружию он посвящал каждое утро — те два часа, что выпадали от рассвета до завтрака. А уж потом…

Чтобы не очень нервировать боярина своими гостеваниями у старого колдуна, Андрей иногда ездил на охоту, привозя домой то косулю, то тяжелого глухаря, а пару раз гордо скидывал с седла и настоящих вепрей, что приходили порой в дубраву за Окницей порыться под корнями. Пусть считает, что сын просто развлекается. Отец, глядя на это, несколько раз заводил разговор о том, чтобы устроить соколиную охоту, но до дела так и не дошло.

Дни становились длиннее, а сугробы — все выше. Чтобы атаковать подвешенный к дубу чурбак, новику приходилось разгоняться по снегу в локоть толщиной. И это еще на утоптанном месте! Дальше к болоту поле было укрыто одеялом вдвое более толстым. В лесу же сугробы доходили до пояса, а местами и вовсе поднимались по горло. Если бы дорожка к Лютобору не протаптывалась с осени, сейчас бы к нему хода не было вовсе. Тропинка местами больше напоминала расселину, ущелье, рассекающее белую равнину. Андрей никак не ожидал, что в таких условиях может существовать хоть какая-то связь усадьбы с внешним миром, но нет — в один из вечеров с реки повернули к воротам двое тяжело груженных саней, запряженных парами лошадей.

Укутанному в длинный овчинный тулуп, в лохматой ушанке, белому от снега и с заиндевевшей бородой приказчику боярин лично, как награду, поднес кружку вина, повел в дом. Дворня под присмотром хозяйки начала разгружать мешки и короба. Среди нужного усадьбе добра Зверев опознал только тюк сукна и рулон еще какой-то тонкой ткани, бухту толстых пеньковых веревок из прочной русской конопли. Еще он услышал, как боярыня приказала соль, шафран и перец отнести в свою кладовку…

— Стойте! — Увидев два толстых, маслянистых шестигранных ломика, Зверев сбежал к саням, попытался поднять. Не тут-то было! Весили стволы изрядно, где-то по пуду каждый. И, естественно, из-за жира пoвыскальзывали из пальцев.

— Чего там, Андрей Васильевич? — поинтересовался один из подворников.

— Сало это сотрите, — отпустив ствол, затряс руками Зверев, — и ко мне в светелку. Отогреются — посмотрю.

Мужики тут же принесли из-за дома пук сена, споро вычистили стволы, поволокли в дом. Андрей пошел следом. Но не за ними — постучался в горницу отца.

— Я не помешаю?

— Отчего же, сын? Заходи…

Помещение, которое в будущем будет принято называть кабинетом, по размерам раза в полтора превышало спальню Зверева и вместо окон имело узкие бойницы — эта сторона дома смотрела наружу, за стены усадьбы. Здесь стояли два огромных, тяжелых шкафа, несколько сундуков и настоящее французское бюро. Причем не трофеем взятое где-нибудь в Литве, а купленное ради гонора в Москве у вернувшегося из-за моря купца. Этим отец уже хвастался.

  87