Особенно,... 
64 
Рафаэлла решительно отстранилась.
— Ты что, разговариваешь сам с собой? У меня нервы в порядке.
— Я бы не сказал, особенно если вспомнить, что глаза у тебя были зажмурены крепче, чем у трупа.
— Я и думала, что окажусь вскоре трупом. — Рафаэлла вздрогнула и больше не пыталась отодвинуться от Маркуса. Как видно, в такой момент даже она нуждалась в утешении, не важно, от кого оно исходило. — Это произошло случайно?
— Не могу сказать точно, пока не проверю все сам, — проговорил Маркус, и голос его показался Рафаэлле на удивление жизнерадостным. — Зачастую даже в результате самого тщательного расследования нельзя обнаружить причину аварии. Может, она произошла случайно, может — нет. Если кто-то и испортил вертолет, то требовалась большая сноровка и точность, ведь надо было рассчитать, что он выйдет из строя именно в этом месте, прямо над самой высокой точкой острова.
— Ты хочешь сказать, что не уверен, удастся ли выяснить причины аварии? Но ведь это всего лишь дурацкая машина!
— Да, но внутри у этой дурацкой машины в прямом смысле слова тысячи винтиков и гаечек. Думаю, какая-то деталь расшаталась в хвостовом винте, так как педали перестали слушаться меня после того, как раздался тот громкий треск. Может, кто-то ослабил винт? Возможно, Меркел — превосходный механик, он очень тщательно проверяет машину перед полетами.
— Все это очень неприятно.
— Не спорю. Итак, госпожа Холланд, у нас есть несколько вариантов. Мы можем либо остаться…
— Пойдем домой.
— Ладно.
В этот момент до них донесся громкий ревущий звук. Рафаэлла отскочила назад, врезавшись Маркусу в живот.
— Что это было?
— Может, дикий кабан. А может, лев или кугуар.
Рев повторился.
— Вообще-то я понятия не имею, кто это может быть.
— Кажется, я начинаю думать, что лучше переночевать в вертолете.
— Хорошо. Хотя я не могу сказать точно, в чем была причина аварии. И считаю, что он еще может взорваться, но…
Рафаэлла обернулась к нему, разведя руки в стороны.
— Ты только взгляни на мой костюм — это же Лагерфельд, черт побери! Он стоил мне восемьсот долларов, а теперь его можно выбросить, и все потому, что ты не мог справиться с этим проклятым вертолетом! И теперь ты заявляешь мне, что мы ничего не можем сделать, что мы…
— Восемьсот долларов? Ты потратила на эти тряпки восемьсот долларов?!
Когда-то белоснежные брюки Рафаэллы были покрыты грязью и пятнами от машинного масла. Откуда взялось масло, Рафаэлла понятия не имела. Она бросила быстрый взгляд на Маркуса. И, вспомнив прошлую ночь, собралась с силами, схватила Маркуса за руку чуть повыше локтя и повалила его на спину прямо в середину грязной тропинки.
Он лежал, растянувшись на земле, широко раскинув руки и ноги, и просто смотрел на нее.
— Кажется, я бы лучше предпочел еще одну вазу с фруктами, брошенную в лицо.
— Ах, иди ты к черту, — в сердцах проговорила Рафаэлла и протянула Маркусу руку. И тут же попыталась отдернуть ее, припомнив, как Маркус свалил ее с ног прошлой ночью… Но было поздно. Рафаэлла полетела прямо на Маркуса.
— Привет. Как тебе приемник? Ты держишь себя в руках. Мне это нравится. Я скажу тебе одну вещь. Скорее всего кто-то снова подложил мне свинью. В твоем присутствии, а это означает, что ты тоже не имеешь большой популярности на острове. Как ты считаешь, кто это мог быть?
Рафаэлла приподнялась на локте, чтобы видеть лицо Маркуса.
— Сегодня вечером, пока я охала и ахала над египетской коллекцией Доминика, кто-то незаметно выскользнул из дома и сломал вертолет?
— Хорошее объяснение. Да, так и должно было произойти, если кто-то на самом деле решил навредить нам. Кто-то ослабил болт в механизме хвостового винта. Но кто? Догадайся, ты ведь у нас блестящий репортер.
— Паула. Она злая, и она ненавидит меня.
— Да, но обожает меня. И поскольку пилотом был я, Паула не стала бы выбирать подобный способ избавиться от тебя. Скорее она подсыпала бы тебе мышьяк в вино. Кроме того, Паула разбирается в вертолетах не больше, чем я в свиноводстве. Нет, все ее знания ограничиваются мужчинами.
— Создается впечатление, что ты ее неплохо знаешь.
— Да, что-то вроде этого. Она настигла меня однажды, когда я лежал в постели, совершенно беспомощный. Меня ранили… — Маркус запнулся. Теперь и он, подобно всем остальным, раскрывает душу этой проклятой женщине. Значит, он такой же слабоумный, как и все они.
64 
