Два часа спустя ему разрешили пройти к ней в палату. Он заранее оплатил наличными отдельную комнату, чтобы лишний раз не рисковать, — ей могла попасться слишком информированная соседка. Рафаэлла не спала, была по-прежнему бледна, но она была снова с ним, слава Богу.
— Привет, мисс Холланд, то есть миссис О'Салливэн. — Он присел рядом с ней на край кровати и взял за руку, а затем поцеловал подряд все пять пальцев.
— Спасибо тебе, Маркус. Я ничего не соображала. Наверное, выглядела полной идиоткой, когда стояла перед репортерами столбом… кошмар!
— В таком состоянии простительно. Вот мне действительно нечего было беситься и бросать тебя одну. Ведь я видел, что тебе нехорошо, но все же взбеленился и удрал.
Рафаэлла пропустила покаяние мимо ушей.
— Доктор сказал, чтобы я успокоила мужа: выкидыш ничего не повредил… Он тоже называет меня миссис О'Салливэн, с таким симпатичным акцентом, точь-в-точь как только что ты. Кстати, неужели на этот раз это твое настоящее имя?
— Да. Надеюсь, ты не против — это для конспирации. Теперь послушай, прошу тебя. Мне очень жаль, что так получилось, Рафаэлла. Но я не могу понять. Ведь ты регулярно принимаешь противозачаточные таблетки.
— Принимаю.
— Помнишь, после того раунда в бассейне я спросил тебя, когда у тебя «эти дела»? И ты ответила: «Вот-вот».
Рафаэлла была белее подушки.
— Месячных у меня так и не было, — медленно проговорила она. — Но я не обратила внимания. Столько всего тогда происходило. Я действительно даже не подумала, почему это их нет. И вот теперь это.
Она беззвучно плакала, и слезы, копясь в уголках глаз, стекали по щекам.
Маркус притянул ее к себе, целовал ее волосы, гладил по спине, повторяя одно и то же:
— Все хорошо, родная моя, все хорошо. Теперь все у тебя будет как надо, клянусь. Не плачь, а то и вправду разболеешься. Черт возьми, мы же договорились, что со мной ты в безопасности.
Рафаэлла в последний раз громко всхлипнула, пошмыгала носом и сдалась окончательно, приняв из его рук бумажную салфетку и высморкавшись. Она буквально разваливалась на части, но не только из-за выкидыша. Причиной было и нечто иное. Она понимала, что Маркус сильно напуган и озабочен, поэтому выдавила из себя улыбку и, слегка отстранившись от него, сказала:
— Ты же у нас могучий парень, не забыл? А такому любая крепость нипочем — от него и скала забеременеет. Ты ведь у нас устрашающе мужественен.
— Это, конечно, очень лестно, но вот случившееся… — Маркус взъерошил волосы. — Поверь, Рафаэлла, мне так тебя жаль.
— Ты не виноват. Хватит тебе терзаться, а? Не в тебе дело, Маркус, честное слово, и я здорово устала. Я в самом деле чувствую себя с тобой покойно. В безопасности.
— Неужели ты впервые подзалетела таким образом?
— Похоже, что так. И пожалуйста, не делай такое лицо. Все-таки мужчины удивительнейшие создания, — сказала она, по-прежнему улыбаясь ему, и добавила: — Маркус О'Салливэн. Мне нравится, как это звучит. Очень-очень по-ирландски. Кстати, у тебя волосы торчат во все стороны.
— Ты устала, — сказал он и поднялся. — Пожалуйста, отдыхай, а я зайду еще раз вечером.
— А что ты собираешься делать?
— Хочу кое-что разведать, посмотрю, может быть, удастся разузнать, кто приобрел «Вирсавию» на черном рынке. Тут, в Париже, есть один-два человека, которые могут это знать. — Маркус заглянул в ее глаза — там была и осведомленность, и боль, и смятение: она колебалась, не зная, как поступить. Он поднял руку, заранее зная, что за этим последует — те же самые обычные отговорки. — Нет, ты не обязана ничего мне рассказывать, раз уж ты так решила. Но если ответа не можешь дать мне ты, я просто пойду и попытаюсь разузнать все это сам. Ты ведь не возражаешь, а, дорогая?
Она кивнула, проведя ладонью наискось по животу, казавшемуся неестественно плоским под ослепительно белой простыней.
— Прости меня, но я не могу… не сейчас… Мне надо сначала поговорить с…
Он нагнулся, поцеловал ее и ушел. Рафаэлла лежала и какое-то время всматривалась в закрывшуюся за ним дверь. Он — хороший парень, а его настоящее имя — Маркус О'Салливэн. Звучит.
Что же мне теперь делать?
Ответа не последовало: в палате была мертвая тишина.
«У меня был выкидыш, ничего страшного», — безучастно подумала она, но, к ее удивлению, на глаза опять навернулись слезы.
Остров Джованни
Апрель, 1990 год
Делорио не мог поверить. Он миллионер. А ведь, в сущности, ничего не изменилось, разве что старик, которого он за свою жизнь и видел-то всего несколько раз, скончался, и теперь он, Делорио, чудовищно богат. Он стоял и глупо улыбался — ему просто не верилось. Он свободен, по крайней мере от опостылевшего деспота отца. Папаша, конечно, напустил на себя невозмутимый вид, попытался представить дело так, будто ничего особенного не произошло, но Делорио не проведешь. Он не дурак и понимает, что именно случилось. У игры теперь будут новые правила, и эти правила установит именно он, Делорио, и никто другой.