Последние отзывы

  20  

Тишину нарушало только прерывистое дыхание. И вдруг Томас глухо произнес:

— Они меня не отпустят. Мне больше незачем жить, но они меня не отпустят.

— Неоссо Иррадо, — очень тихо промолвил Сарио, — открой мне твою истину.

Томас истерически расхохотался.

— Мою истину? Разве не видишь, во что меня превратила эта истина?

Сарио подумал, нервно кусая верхнюю губу, а затем открыл свою личную истину, которую знала только Сааведра.

— Я читал Фолио.

— Ну и что? Мы все читаем Фолио.

— Я забежал вперед.

— Что?! — возмутился Томас. — Но ведь это запрещено!

— Как и то, что сделал ты. И все равно ты это сделал. Вот почему ты здесь.

Это утверждение побудило Томаса выкрикнуть едва разборчиво:

— Когда придут, я скажу, что здесь был ты! Сарио едва не цыкнул на него, как на Сааведру. Но сдержался, а затем высказал истину, которую даже Томас не мог отрицать:

— Мы, Грихальва, живем так мало… Век любого из нас — неделя по сравнению с жизнью других. Вчера тебе было пятнадцать или двадцать лет, а сегодня костная лихорадка скрючила твои руки и бельма закрыли от тебя белый свет… И больше впереди нет ничего. Ни единого года. — Помолчав несколько мгновений, он твердо произнес:

— Томас, расскажи, и я сделаю все, о чем ты попросишь.

— Милосердия! Вот чего я прошу. Чтобы ты отпустил меня из этого кошмара к милосердной Матре. — На лицо Томаса, осененное светом и тенью, легли тона мучительного знания и безысходной тоски, превратив черты красивого молодого человека, коим он был считанные часы назад, в жуткую маску.

— Хорошо. Я расскажу. А после этого ты меня убьешь. До сих пор тяга Сарио к осознанию своего таланта и способностей не подводила его к таким темам, как эта. От одной лишь мысли, что ему придется лишить человека жизни, он оцепенел.

— Но ты не говорил “убей”! Ты сказал “отпусти”… Снова по лестнице скатился визгливый смех.

— Да ты совсем еще ребенок! Не знаешь даже, что такое смерть! Уязвленный Сарио не замешкался с ответом.

— Я знаю, что такое смерть! Три года назад у меня мать с отцом умерли от летней лихорадки.

— И с тех пор тебя воспитывают муалимы? Эйха, коли так, я прошу прощения. — Томас тяжко вздохнул. — У меня это началось, как у любого Одаренного Грихальвы, как и у тебя однажды начнется: с Пейнтраддо Чиевы. И вот как заканчивается… Уничтожь ее, меннино моронно, друг мой Неоссо Иррадо, и я буду свободен.

— Эн верро?

— Да, — ответил Томас с горьким смешком. — Эн верро. Клянусь моей душой.

Матра Дольча! Вот, значит, какова главная из настоящих истин.

Вот какова испепеляющая Луса до'Орро Дара Грихальва.

Сарио вздохнул, дрожа от нетерпения. — Расскажи!

Глава 3

— Значит, я тебе больше не нужна, — произнесла женщина. — Теперь что, бросишь меня? Мужчина улыбнулся.

— Никогда!

— У тебя есть сын: У тебя есть дочь.

— Законнорожденные дети — это одно, а женщина, которая дарит мне радость, — совсем другое, пусть даже наши отношения не одобрены екклезией.

Он с наслаждением вытянулся рядом с ней на широкой кровати под балдахином — вот уже два года она служила им полем для любовных баталий.

— Матра Дольча, но я все-таки счастлив. Мне сказали, девочка здорова и чувствует себя отменно. На этот раз Матра эй Фильхо нас благословили.

— Нас?

Казалось, он сбросил лет десять. Особенно помолодел позвоночник, хоть и хрустел угрожающе.

— Тайра-Вирте. Меня. Герцогиню. И, тебя, вива мейа. Ты же со мной, значит, благословение касается и тебя.

Наступила тишина. Женщина лежала, свернувшись калачиком. Молчание было не в ее натуре. Если она молчала, это почти всегда означало недовольство.

Он оперся на локоть. Она лежала к нему спиной. Он залюбовался плавным изгибом ее позвоночника, проступающего под нежной кожей.

"Такая юная, намного моложе меня”.

Он ласково провел пальцами по позвонкам от шеи до талии, праздно считая: “Премо.., дуо.., трео…"

— В чем дело? Или я не развеял твои опасения? Она изящно пожала плечом — дорогая ароматная гхийасская пудра, чуть смягчавшая жемчужный лоск кожи, стерлась в жарком и сладостном поединке. Одеяло свалилось на пол; наготу женщины лишь отчасти скрывал роскошный занавес каштановых волос и край шелковой простыни на бедрах.

— Вива мейа, в чем дело? Неужели тебе еще нужны доказательства моей привязанности? Моей верности? — Он тяжело вздохнул, рука безвольно упала на простыню. — Разве ты не получила дарственную на эту усадьбу? Ты богата и знатна, и твоя будущность обеспечена. Чего еще можно желать?

  20