Последние отзывы

  96  

— Так, государь, — запнулся Костя. — Колдовство, оно ведь дело такое… Мозги попарить еще куда ни шло, но не воевать же им?! Рать собирать надо!

— Басурмане-то воюют! — повысил голос Иван Васильевич. — Почти две тысячи стрельцов о прошлом годе в степи чудища земляные потоптали! Чернигов заклятиями своими взять смогли! Земли путивельские разорили. Это как, Константин Алексеевич?

Возразить на это Росин ничего не смог, лишь упрямо играя в ответ желваками.

— И потом… — царь ушел от Толбузина и принялся прогуливаться перед гостем. — Ливонскую вотчину нашу древнюю, на верность мне присягнувшую, Польша, Германия, Литва и Швеция, ако псы голодные, на части порвать норовят, а потому войско небольшое послать туда надобно. После разгрома черниговского литвины на земли вдоль Десны зарятся, и туда так же рать поставить потребно. Черту Засечную стрельцами и детьми боярскими надобно заполнить, от набегов татарских защититься. Земли у моря студеного от свенов усилить. Двести тысяч служилых людей под свою руку, что ни год, собираю, Константин Алексеевич, а оторвать для войны некого. Стая шакалья вокруг рубежей русских рыскает, и на каждую сторону доглядывать надобно, везде силу крепкую иметь.

Царь вернулся к трону, уселся положив руки на подлокотники, продолжил:

— То не все еще, Константин Алексеевич. Янычары, то не степняки дикие и несчитанные, неизвестно чью руку держащие. Силы это самолично султанские. Они и к бою крепкому способнее, и обиду за них султан тоже испытывать станет, как за себя. А посему положение мое, Константин Алексеевич, тяжкое. Коли противиться наступлению не стану, земли все волжские и кавказские османы у меня отторгнут, рубежи русские оголят. Разбойники лихие опять кровь начнут сосать у Руси, земли грабить, людей в полон угонять. А разгроми я янычар басурманских — обиду нанесу султану. Отомстить ему захочется, доблесть и силу показать. Рати он свои с других рубежей сюда переместит, и война тогда начнется куда как тяжкая. А стране она ох как не нужна. Силен больно султан, втрое против моей армию имеет.

— Так что же, лапки теперь задрать?

— Нужно, Константин Алексеевич, ссоры сей неисправимой избежать попытаться. А посему никаких воинов своих супротив янычар я посылать не стану.

Казакам донским уже повеление послал с земель своих вверх, к черте Засечной уйти и препятствий нехристям не чинить. Для Астрахани припас большой ядер, зелья огненного, еды и вина и иного добра заготовил, и по весне вниз по Волге спущу, дабы в осаде, коли случится, они могли сидеть долго и тягостей больших не испытывали. Но главную надежду на тебя, Константин Алексеевич, возлагаю. Заставь чародеев своих колдовством да знахарством своим янычар до Астрахани не допустить. Пусть без крови и обид явных назад отступят, от намерений своих откажутся.

— Но ведь… Ведь колдовство, это все бред, выдумки ненормальных дикарей.

— Настоящим повелеваю тебе, боярин Константин Алексеевич Росин, — торжественным голосом объявил царь, — с помощью чернокнижников, тобою отобранных, их колдовского умения и своего хитроумия воинство басурманское, что к Астрахани нынешней весною отправиться собирается, остановить, и вспять обратить без урона для государства нашего.

— Вот черт! — только и выдохнул Костя.

— Не возбраняется, — кивнул государь. — Коли потребуется, хоть к черту обращайся, хоть к богам языческим, хоть к чарам черным и непотребным. Я, как помазанник Божий, грех твой потом отмолю. И митрополита заставлю пред Господом за тебя заступиться. Ступай, Константин Алексеевич, службу свою начинай.

Росину больше ничего не оставалось, кроме как поклониться и выйти из царских палат.

— О чем думаешь, Константин Алексеевич? — нагнал его Андрей Толбузин.

— О том, как я влип во всю эту историю.

— А не о том, как к князю литовскому удрать?

— Ты меня что, совсем за выродка держишь, Андрей? — резко остановился Росин.

— Извини, Константин Алексеевич, — тут же пошел на попятный опричник. — Извини, обидеть не хотел. Курбский вон, Андрей Михайлович. Воевода известный, побед сколько одержал. Так ведь сбежал, собака. Уж и не понимаю, что за помрачение на него нашло. В лазутчики польские вдруг заделался, земли государевы раздал, да и сбежал к схизматикам, жену и дитя малое бросив.

— Это ты меня так утешаешь? — поинтересовался Костя. — С предателем сравнивая?

  96