27 
— Присаживайтесь, не побрезгуйте угощеньем. — Он торопливо протер грязной тряпкой потемневшую, в разводах от пролитой браги и медовухи, столешницу. — Печь уже остыла, а с утра затопим, горяченького спроворим. Сейчас есть птица, рыбка…
— Не надо рыбки, — сказал Вторуша, по-хозяйски усаживаясь за стол. — Мяса, каши, меда. Не жалей, ставь все, что есть.
Олег прошелся по залу, заглянул за стойку. Мужик нацедил из бочки кувшин браги, обтер его тряпкой и, прихватив чаши, грохнул на стол. «Что-то он больно мельтешит», — подумал Середин, глядя как хозяин суетливо потирает коротенькие ручки, словно смывая что-то. Пальцы у него тряслись крупной дрожью. Постоялый двор на трех дорогах, проезжих должно быть много, а он мечется, будто боится с непривычки упустить выгоду.
— Как добрели-доехали? — скороговоркой частил хозяин. — Далеко ли путь держите? Что, кобыла лягнула? — покосился он на заплывший глаз Вторуши.
— Кобыла, кобыла. Чуть жизни не лишила, окаянная, — буркнул купец, разливая брагу. — Как тут у вас, пошаливают, поди, на дорогах?
— А где не шалят? — пожал покатыми плечами кабатчик. — Все пить-есть хотят — что купцы, что воры. Дружина переяславльская иной раз заедет. Эти вообще чего хошь берут, да не платят. Защитнички… — И хозяин зло плюнул на пол.
— Это нам знакомо, — подтвердил Вторуша, — хотя иной раз и жалеешь, что редко наезжают. Вот, к примеру, нас нынче…
Невзор, привалившийся к стене рядом с купцом, ткнул его в бок локтем. Вторуша поперхнулся брагой и озадаченно уставился на него.
— Ты чего?
— Хозяин, — хлопнул Олег кабатчика по плечу, — долго баснями кормить будешь? Мы с дороги все ж таки.
— Ага, ага, сейчас бабу позову — постелю вам готовит.
Кабатчик резво побежал на второй этаж. Олег присел к столу, хлебнул браги.
— Купец, язык у тебя без костей.
— А чего?
— Да ничего. Ты что, думаешь, разбойнички, которых мы на болоте побили, в лесу жили, или как? А зимой тоже на болоте сидели, как лягушки? А товар в Переяславль возили, да в собственной лавке сдавали? А телеги да волокуши путников загубленных на костер изводили, да?
— Так что? — Купец, все еще не понимая, таращил на Середина глаза.
— Подкармливает их кто-то в округе, — негромко сказал Невзор.
— Так что?
— Ты дурак или прикидываешься? — обозлился Олег.
— Растолкуй сам, — Невзор встал из-за стола, — а то я ему второй глаз подобью, — добавил он, выходя на двор.
— Так что? — понизив голос и оглядываясь на лестницу, спросил Вторуша. — Хозяин…
— Хозяин не хозяин, а язык за зубами держи… Тьфу, кислятина, — скривился Олег, хлебнув браги.
По лестнице скатился хозяин, за ним спустилась босая девка в длинной несвежей рубахе до пят, с кое-как заплетенными в толстую косу волосами.
— Мы уж спать ложились, — пояснил кабатчик, перехватив взгляд Вторуши. — Ну-ка, по-быстрому, — подтолкнул он девку к выходу в кухню, завешенному холстом, — гости голодные, устамши с дороги. Вишь, лошади их лягают. Шевелись.
Девка прошлепала босыми ногами, скрылась за занавеской, загремела горшками.
— Жена? — спросил Вторуша.
— Какая жена, — хозяин аж руками замахал, — так, приблуда. Купцы мимо шли, а расплатиться нечем было. Вот и оставили. Они ее тоже где-то у погоревшей от степняков деревни подобрали. А мне чего, баба нужна: полы помыть, скотину доглядеть. Опять-таки, мужику без бабы, — он подмигнул, — сам понимаешь. А то и проезжий заглядится. И мне навар, и девке радость.
— Это она тебе сказала? — усмехнулся Середин.
— Чего?
— Ну, что и ей в радость.
— И так понятно. Чай, тоже живая.
Девка вынесла в зал блюдо с холодной птицей, поставила на середину стола, перегнувшись через лавку. Вторуша оценил ее стати, хлопнул по заду. Девка вяло, по привычке, отмахнулась, даже не поморщившись. Глаза у нее были заспанные, мышиного цвета волосы, выбившись из косы, падали на помятое лицо. Она принесла каравай хлеба, накрытый тряпицей горшок с кашей. Пальцы у нее были пухлые, с заусеницами, под ногтями кое-где въелась грязь.
Вторуша проводил ее взглядом, шмыгнул носом и, покосившись на Олега, повернулся к хозяину, присевшему на скамью.
— И сколь хочешь за побаловать с девкой?
— А-а, — тот махнул рукой, — сговоримся. От нее не убудет, а гостю приятность.
Середин вытащил нож, отрезал себе хлеба, оторвал ногу у курицы.
27 
