Последние отзывы

  28  

— Поскольку кроме этой статуи других сокровищ в вашем храме нет, полагаю, вы присматривали за ней со всем возможным тщанием?

— Разумеется, ваша честь, — поспешно ответил монах. — Каждое утро я лично сметал с нее пыль шелковой метелочкой, произнося при этом сутры!

— Как я полагаю, — продолжал судья, — двое твоих собратьев служили богине не менее ревностно?

— Я, ничтожный, — отвечал другой монах, — в течение многих лет каждую ночь и утро возжигал благовония перед нашей Милосердной Госпожой и почтительно созерцал ее благодатные черты, да славится имя ее!

— Я, невежественный монах, — добавил третий, — каждый день, охваченный восторгом, проводил долгие часы перед нашей Доброй Госпожой, да славится имя ее!

Судья Ди кивнул головой, и на лице его появилась удовлетворенная улыбка. Обратившись к старшему писцу, он приказал:

— Дайте каждому из жалобщиков кусок угля и белый лист бумаги!

Когда принадлежности принесли и вручили каждому из ошеломленных монахов, судья повелел:

— Пусть тот из вас, что слева, встанет слева от помоста. Ты, который справа, встань справа. А ты, Столп Учения, повернись и стань лицом к посетителям!

Монахи заняли назначенные им места.

Затем судья Ди властно приказал:

— Сядьте на колени, и пусть каждый нарисует мне, как выглядела золотая статуя!

В толпе начали перешептываться, но приставы призвали публику к молчанию.

Трое монахов принялись за работу. Дело двигалось медленно; время от времени они скребли свои бритые головы и утирали обильный пот.

Наконец судья Ди повелел старосте Фану:

— Покажите мне рисунки!

Рассмотрев все три рисунка, судья презрительно отодвинул листы на край стола: на одном богиня была изображена с четырьмя руками и тремя ликами, на другом — восьмирукая, а на третьем — с двумя руками и младенцем.

Судья Ди громогласно воскликнул:

— Эти негодяи подали ложный донос! Дайте каждому по двадцать ударов бамбуковых палок.

Приставы опрокинули монахов лицами на пол, закинули им на головы рясы и развязали набедренные повязки. Бамбуковые палки засвистали в воздухе.

Монахи верещали от каждого прикосновения бамбука к плоти, но их не отпустили, пока не было отмерено сполна назначенное количество ударов.

После порки монахи не держались на ногах, и уйти из зала им удалось только с помощью нескольких сердобольных зрителей.

Судья объявил:

— В тот момент, когда появились эти презренные монахи, я как раз хотел предупредить вас, чтобы никто не попытался извлечь обманным путем выгоду из ложного иска против Цзянь Моу. Пусть участь этих монахов послужит вам предостережением! К этому мне остается добавить только, что с сегодняшнего утра военное положение в уезде отменяется. — Сказав это, судья Ди повернулся к десятнику Хуну и что-то прошептал ему на ухо. Пристав поспешил покинуть зал.

Вернувшись назад, он отрицательно покачал головой.

— Прикажи смотрителю тюрьмы, — тихо молвил судья, — привести ко мне Цзянь Моу, как только тот очнется, даже если это случится в середине ночи!

Затем судья Ди снова поднял свой молоточек. Он уже собирался закрыть заседание, когда заметил смятение у входа в зал. Какой-то молодой человек делал отчаянные попытки протолкнуться через толпу.

Судья сделал знак двум приставам провести к нему новоприбывшего.

Как только юноша оказался перед помостом, судья Ди сразу же признал в нем сюцая Дина, того самого, с которым он пил чай два дня назад.

— Ваша честь, — воскликнул сюцай, — злодей У предательски убил моего отца!

Глава восьмая

Пожилой генерал убит в собственной библиотеке; судья Ди немедленно отправляется на место преступления

Судья Ди откинулся на спинку кресла.

Медленно соединив пальцы рук под широкими рукавами своего халата, он сказал:

— Расскажите мне, как и когда обнаружилось убийство!

— Вчера вечером, — начал сюцай, — мы праздновали шестидесятилетие моего отца. Вся семья собралась за праздничным столом в парадной зале нашей усадьбы, все были в приподнятом настроении. Около полуночи мой отец поднялся из-за стола и ушел, сказав, что направляется в библиотеку, ибо именно в этот торжественный день ему хочется написать предисловие к своей истории пограничных войн. Я сам проводил его до дверей библиотеки, где, встав перед отцом на колени, пожелал ему спокойной ночи. Отец закрыл за собой дверь, и я услышал, как он задвигает засов.

  28