Особенно,... 
287 
— Но они, тем не менее, изгнали его из семьи.
— Так и должно быть, — согласился Ажар. — Но разве присяжные-европейцы осознают, какую важность факт изгнания из семьи имеет для азиата?
В его вопросе крылось предложение исповедаться. Теперь наступило время, когда они могли поговорить о его делах: как все началось и чем все кончилось. Она узнала о его жене в Хаунслоу, о двух детях, оставшихся с ней. Она узнала о том, как он встретил мать Хадии; узнала о силах, заставивших его променять жизнь в семье на любовь женщины, о которой ему и думать-то было запрещено.
Ей вспомнилась фраза из давно прочитанной исповеди одного кинорежиссера, уставшего от однообразия семейной жизни, который объяснял свой уход от жены к девушке на тридцать лет моложе его: «Сердце хочет того, что сердце хочет». Но Барбара уже тогда засомневалась, этого ли в действительности хотелось сердцу, да и было ли вообще это желание продиктовано сердцем.
Если бы Ажар не ушел, то Халида Хадия не появилась бы на свет. А это, вероятнее всего, сделало бы его внезапную влюбленность и отказ от прежней любви вдвойне трагичной. Кому судить, правильно ли поступил Ажар, поддавшись страсти и позабыв о долге. Не судите, да не судимы будете…
— Она не вернется обратно из Канады? — решилась спросить Барбара. — Если она действительно в Канаде, конечно.
— Нет, она не вернется, — ответил Ажар.
— Так, может быть, сказать об этом Хадии? Зачем обнадеживать девочку?
— Да ведь я и сам себя обнадеживаю. Когда влюбляешься, то кажется, что все возможно между двумя людьми, несмотря на различие их темпераментов и культур, к которым они принадлежат. Вы же знаете — надежда умирает последней.
— Вы тоскуете по ней, — констатировала Барбара, это она безошибочно различила под всегдашним его внешним спокойствием.
— Постоянно, каждое мгновение моей жизни. Но это со временем пройдет. Все проходит.
Он вдавил окурок в пепельницу. Барбара почти допила виски. Она не отказалась бы от еще одной порции, но подавила в себе это желание. Напрасно надеяться на то, что в голове, отуманенной алкоголем, что-то прояснится. Да разве и хочет она что-то выяснять?.. Разве что позже, внушила она себе. Завтра. На будущей неделе. В следующем месяце. Через год. Сегодня вечером она чертовски измотана, душа ее настолько опустошена, что она не в силах понять, почему она чувствует то, что чувствует.
Она поднялась. Слегка потянулась. Поморщилась от боли.
— Да… Ну ладно, — произнесла она, заканчивая беседу. — Думаю, если мы подождем какое-то время, все трудности разрешатся сами собой.
— Или мы умрем, так и не разобравшись что к чему, — ответил он. Свои слова он смягчил располагающей доброй улыбкой, в которой Барбара прочитала неловкое, но искреннее предложение дружбы.
Она прикинула, стоит ли принимать это предложение. Она спрашивала себя, хочется ли ей сталкиваться лицом к лицу с неизвестностью и подвергать свое сердце — опять этот проклятый орган, которому нельзя доверять, на который нельзя положиться, — риску вновь быть разбитым. Но внезапно поняла, что сердце — этот тайный арбитр ее поведения — давно уже в опасности, с того момента, когда она столкнулась с милой дочерью этого мужчины. И что уж такого страшного в том, что еще один человек появится в экипаже неустойчивого, неухоженного корабля, который несет ее по волнам жизни?
Они одновременно вышли из гостиной и стали в темноте подниматься по лестнице наверх, молча дошли до двери номера Барбары, и тут Ажар нарушил молчание:
— Вы позавтракаете с нами утром, Барбара Хейверс? Хадия будет рада.
Она медлила с ответом, а он, видимо, решив с беззаботной веселостью, что еще один ее завтрак в компании азиатов начисто подорвет философский принцип «изолированного равенства», который Бэзил Тревес положил в основу гостиничного бизнеса, добавил:
— Да и мне это будет приятно.
— С удовольствием присоединюсь к вам, — с улыбкой ответила Барбара.
Это были именно те слова, которые она и хотела сказать, именно то, что она сейчас чувствовала. А что будет дальше — покажет только время.
287 
