Последние отзывы

  92  

От шведского города у Андрея осталось странное впечатление того, что в нем существует одна лишь улица: длинная, прямая, как проспект, но узкая, как коридор русской усадьбы — двум телегам не разъехаться. По сторонам улочки стояли двухэтажные домики-близнецы: подвальчик с лавкой, вывеска с калачом, сапогом или бычьей головой, два ряда больших, неудобных для обороны окон. Мокрые стены, черепичные крыши. Домики поднимались выше и выше, а навстречу путникам, смывая грязь, навоз и мусор, мчались потоки воды.

— Странно тут ныне, — не выдержал Друцкий. — Никак, ливня свены испугались? Никто навстречу не идет, никто не требует дороги освободить, славной дракой угрожая. Ровно не осталось тут дворян с горячей кровью. Даже юбки задрать не у кого — прячутся девки за два проулка. И лавок большая часть закрыта. Уж не новый ли город строить все подались?

— Дождь, — пожал плечами Зверев. — В такую погоду хороший хозяин… А куда мы идем, дядюшка?

— Здесь, в островном неприступном Стокгольме, осела семья Руттольфов, что еще со времен Гедимина^[37] наш род ссужает серебром и золотом. Не раз сюда что мне, что дядьям и дедам приезжать приходилось. Изредка просить, а все чаще проценты кровопийцам нашим платить, полноценное серебро от хозяйства отрывать да им в сундуки ссыпать. Думал, никогда сие не кончится. Однако же… Похоже, Господь решил повернуться лицом и к нашему роду.

В отличие от замазанных штукатуркой одинаковых домиков «главного проспекта» Стокгольма, лавка ростовщика была сложена из настоящих валунов, которые скреплялись прочным известковым раствором, замазанным поверху чем-то черным, напоминающим смолу. Она не имела видимого с улицы подвала, зато окна были сделаны узкими, глубокими. В такие человеку и не пролезть, даже если внутри никто обороны не держит. Лавка вообще представляла собой один большой, тщательно спланированный сейф, сделанный в соответствии с требованиями времени не из литой стали, а из монументального природного камня.

— Князь Юрий Друцкий с прощальным визитом, — громко пообещался Юрий Семенович, когда на его стук во входной двери отворилось небольшое окошечко.

Привратник с подозрением оглядел изрядную толпу на улице, однако окованную стальными полосами дубовую створку распахнул.

— Прошу вас наверх, в столовую комнату, — посторонился слуга, указывая на лестницу, которая плохо различалась в экономном свете масляных ламп, повешенных на крючки у стены.

Делегация почти из пятнадцати мужчин поднялась на второй этаж, вошла в комнату, разделенную широким столом. Дверь за ними закрылась — и Андрей понял, что оказался в ловушке. Дверь сзади запиралась снаружи, дверь впереди — тоже. Окна, из которых несло влажной сыростью, были узкими, а в стенах и на потолке имелись щели, сильно смахивавшие на потайные бойницы для лучников. Уйти отсюда, конечно, можно: использовать стол как таран, выбить дверь, прорваться в дом… Но все же прорываться с боем, под стрелами — не хотелось бы.

Дав время гостям взвесить свои шансы на случай возникновения непреодолимых разногласий в переговорах, из противоположной двери в сопровождении одетого в сутану мальчика вошел, тяжело дыша и переваливаясь с ноги на ногу, обрюзгший старик, похожий на перекормленного бульдога.

— Рад видеть тебя в добром здравии, князь Юрий Семенович, — неуклюже поклонился ростовщик. — Уж прости больного человека… — И он тяжело бухнулся задом на скамью. — С чем пожаловал, княже? С радостью, с бедою? Говори, Юрий Семенович. В нашем доме тебя всегда понимали. Коли хорошо все, завсегда с тобой вместе порадуемся. Коли плохо — поможем, в чем спросишь. Вижу, ныне свита у тебя изрядная. Это правильно, жутковато нынче у нас в городе. Вроде и тихо, и покойно — ан неуютно.

— Свиту я богатую собрал потому, что немалый груз от тебя забрать намерен, почтенный Альбрехт. Вот, хочу представить тебе моего родственника, князя Сакульского, мужа моей племянницы. Давай, княже.

Зверев кивнул невольникам, те развязали кошели, выложили на стол тяжелые слитки.

— Здесь больше двадцати двух фунтов чистого золота, Альбрехт. Сочти накопившиеся ныне проценты, прибавь к долгу моему и родичей моих, верни мне заклады наши, расписки долговые и закладные, а разницу, что между долгом и золотом принесенным составит, выдай мне серебром английским или германским.

Старик наклонился вперед, с тяжелым кряхтением осмотрел грубо порубленные слитки, потом выпрямился, тронул мальчика за плечо:

  92