Внезапно Филиппа вспомнила, как Фортенберри ее отшлепал. А что бы она сделала на его месте, если б ее треснули по голове тяжелым ночным горшком?
Да-а, ну и дела!.. Управляющий, который поносит своего хозяина, вместо того чтобы хвалить его… Такого она еще не встречала!
— За что ты ненавидишь Дайнуолда де Фортенберри?
Алайн отшатнулся, словно она его ударила:
— Ненавижу хозяина? С чего ты это взяла? Просто я знаю, что он из себя представляет и каковы его мысли. Дикий, безжалостный, потерявший веру в Бога человек! Но, несмотря на все это, у меня нет к нему ненависти. Ведь он мой хозяин. Но вам… Уходите, миледи, уходите, пока живы. Скажите мне имя вашего кузена, и я увезу вас отсюда.
— Хорошо, — медленно произнесла Филиппа, — я скажу тебе.
Лицо Алайна просветлело, в глазах мелькнуло удовлетворение, из груди вырвался облегченный вздох.
— Так как же его зовут?
— Я пока подожду с ответом. Сначала я должна заработать себе новое платье, как мы договорились с твоим хозяином. Не могу же я показаться близкому родственнику в тех лохмотьях, которые на мне сейчас.
— Мне кажется, ты глупая девушка. Еще раз предупреждаю: Дайнуолд будет использовать тебя, пока не оставит с ребенком, а затем выбросит, как ненужную вещь, и ты подохнешь в канаве. — С этими словами Алайн повернулся и, едва сдерживая ярость, быстро вышел.
Филиппа удивленно покачала головой. Странный замок, а еще более странные его хозяин и управляющий… Она встала из-за стола и отправилась в ткацкую мастерскую.
В длинной и душной комнате, кроме Агнес, были еще шесть женщин; как только Филиппа появилась в дверях, мгновенно воцарилась тишина. В мастерской стояли три старые прялки и три станка, один дряхлее другого. Филиппа оглядела каждую женщину и одобрительно кивнула, затем поговорила со всеми, узнала, как их зовут и что они умеют делать: Оказалось, ничего — за исключением двоих, да и у тех знания практически равнялись нулю. Потом она проверила станки. В одном треснул челнок, в другом ослабла рама, а в третьем нитка выскальзывала из крепления. Филиппа вздохнула и подошла к Агнес:
— Ты говорила, что Горкел поможет нам наладить станки?
— Да. Достаточно этому уроду бросить всего один взгляд на вещь, и он уже знает, как ее чинить; и так с самого детства.
— В таком случае найди Горкела. Дожидаясь Страшилу, Филиппа внимательно осмотрела изготовленные нитки. Если учесть состояние прялок, результат получился вполне сносный. Еще раз вспомнив леди Мод, Филиппа улыбнулась и похвалила мастериц.
Два часа спустя женщины уже сидели за ткацкими станками. Они работали аккуратно, хоть и медленно, но это было и лучше. Как только они наберутся опыта, дело пойдет быстрее. Старая Агнес поминутно заглядывала им через плечо, ругалась и ворчала, а потом поворачивалась к Филиппе и одаривала ее беззубой улыбкой.
— Принк, он здесь ткач, как вы, наверное, знаете, миледи, так вот он сказал, что женщины не могут работать за станками. Ха! — Служанка презрительно фыркнула.
— Надеюсь, старый зануда теперь заткнется навсегда. Понятно, почему ни одна женщина в замке ничего не знала — этот дуралей боялся их учить. Они бы враз переплюнули старого идиота.
Филиппе очень хотелось встретиться с Принком до того, как он навсегда заткнется.
Какая идиллия: леди Филиппа, дочь лорда Генри, владельца замка Бошам, недавно прибывшая в Сент-Эрт, руководит женщинами, которые превращают в ткань украденную у ее отца шерсть! Филиппа расхохоталась, оценив комизм ситуации.
— Почему ты смеешься? Ты же меня не видела! — раздался позади детский голос.
— А я догадалась. И долго ты подсматривал, Эдмунд?
— Я никогда не подглядываю за женщинами, — подбоченясь, огрызнулся Эдмунд. — Просто я следил за одной противной дылдой.
— Какой отвратительный мальчишка, — буркнула Филиппа.
— Вот я скажу папе, что ты обзываешься, и он больше не разрешит тебе ходить в мой ночной горшок!
Филиппа молитвенно прижала руки к груди.
— О нет, Эдмунд! — жалобно возопила она. — Я просто умру без твоего ночного горшка! Не заставляй меня ходить в уборные, о пожалуйста, Эдмунд!
Чувствуя подвох, мальчик растерянно заморгал. Догадавшись, что она попросту разыгрывает его, Эдмунд нахмурился; потом в глазах его мелькнуло хитрое выражение, и Филиппа сразу вспомнила Дайнуолда.
— Смейся, смейся! Как бы тебе не пришлось плакать — мой папа тебя накажет. Эта правда!