20 
— Убийства, повсюду убийства, — бросил он. — А Синяя Борода — отчаянный серийный убийца. Больше всего в этой сказочке мне всегда нравилось чертово несмываемое пятно крови на ключе. Его отмывали и счищали, а оно проступало как доказательство вины. Я часто о нем вспоминаю, когда упускаю преступника. Тогда я говорю себе: давай, малыш, беги, пятно вернется, и я тебя найду. У вас не так?
— История, которую я привез, чем-то похожа на сказку о Синей Бороде. В ней есть три пятна крови, их стирают, а они все время возвращаются. Но только для того, кто хочет их увидеть, как в сказках.
— Я должен проехать через Райхштет, забрать одного из моих бригадиров, так что нам придется покататься. Может, начнете рассказывать? Жил-был человек…
— Он жил один, в своих владениях, с двумя собаками, — сказал Адамберг.
— Хорошее начало, комиссар, мне нравится, — в четвертый раз хохотнул Трабельман.
Припарковавшись на маленькой стоянке Райхштета, майор заговорил серьезно:
— В вашей истории много убедительного, не стану спорить. Но если молодую Винд убил ваш человек — я говорю «если», — получается, что он уже полвека гуляет по свету со своим трезубцем-трансформером. Отдаете себе в этом отчет? Сколько ему было лет, когда он начал, ваш судья — Синяя Борода? В младших классах?
Слова другие, но смысл возражений тот же.
— Да нет.
— Итак, комиссар, в каком году он родился?
— Не знаю, — решил уклониться Адамберг, — и мне ничего не известно о его семье.
— Получается, он далеко не мальчик, правда? Между семьюдесятью и восемьюдесятью, так?
— Да.
— Мне не стоит напоминать вам, какая нужна сила, чтобы нейтрализовать взрослого человека и убить его тремя ударами шила?
— Вилы увеличивают силу удара.
— Но потом убийца оттащил свою жертву и ее велосипед в поле, за десяток метров от дороги, причем ему пришлось миновать дренажную яму и взобраться на насыпь. Представляете, как тяжело тащить неподвижное тело? Элизабет Винд весила шестьдесят два килограмма.
— Когда я видел его в последний раз, он был немолод, но от него исходила сила. Это правда, Трабельман. Рост — метр восемьдесят пять, ощущение мощи и энергии.
— Вот именно — «ощущение», комиссар, — сказал Трабельман, открывая заднюю дверцу и коротко, по-военному, здороваясь с бригадиром. — И когда же это случилось?
— Мне было двадцать.
— Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно. Я могу так к вам обращаться?
— Прошу вас.
— Мы поедем прямо в Шильтигем, минуя Страсбург. Тем хуже для собора. Полагаю, вы не сильно расстроитесь?
— Сегодня мне это безразлично.
— А мне — так и всегда. Древности меня не впечатляют. Я его раз сто видел, но не люблю.
— А что вы любите, Трабельман?
— Жену, детей, работу.
Как все просто.
— И сказки. Обожаю сказки.
Это уже сложнее, поправил себя Адамберг.
— Но сказки — это тоже древность, — заметил он.
— Да, и подревнее вашего типа. Но продолжайте.
— Мы можем сначала заехать в морг?
— Хотите снять мерку? Почему бы и нет.
Адамберг заканчивал свой рассказ, когда они вошли в дверь института медико-судебной экспертизы.
— Что? — закричал Трабельман, застыв посреди холла. — Судья Фюльжанс? Вы рехнулись, комиссар?
— Почему? — спокойно спросил Адамберг. — Что в этом такого?
— Черт побери, да вы знаете, кто такой судья Фюльжанс? Какие уж тут сказки! Вы бы еще сказали, что огонь изрыгает не дракон, а прекрасный принц.
— Он красив, как принц, что не мешает ему изрыгать огонь.
— Вы понимаете, что несете, Адамберг? О процессах Фюльжанса написана книга. Далеко не каждый судья в стране удостаивается такой чести, правда? Он выдающийся юрист и справедливый человек.
— Справедливый? Он не любил ни женщин, ни детей. Не то что вы, Трабельман.
— Я не сравниваю. Судья был выдающийся деятель, его уважали.
— Опасались, Трабельман. У него была разящая рука.
— Такая и нужна, чтобы вершилось правосудие.
— И длинная. Живя в Нанте, он мог надавить на суд в Каркассоне.
— У него был авторитет, с его мнением считались. Вы меня насмешили, Адамберг, здорово насмешили.
К ним подбежал человек в белом халате:
— Мое почтение, господа.
— Привет, Менар, — буркнул Трабельман.
— Простите, майор, я вас не узнал.
— Представляю вам нашего парижского коллегу, комиссара Адамберга.
20 
