– Не стоит. Сам насчитать могу, – он закурил и подтолкнул Егору пачку с сигаретами. – Только я могу напомнить всем, упрекающим меня в слепоте и глухоте, что у вас, господа, тяжелейшая потеря памяти. Когда у нормального человека начинается такое состояние, что он ничего не видит, не слышит и полностью теряет способность к хоть какому-нибудь анализу событий?
– Это у кого как, – глубокомысленно изрек Егор. – У меня, например, бывает, если я в усмерть пьяный. Я тогда ничего не соображаю.
– Ещё.
– Ещё… ещё, когда сильно злой.
– Ещё. Этот вариант отпадает.
– Занят чем-то сильно.
– Ещё.
– Когда тебе полностью безразлично.
– Однозначно отпадает. Ещё.
– Ну… ещё… ещё, когда заболел или чем-то сильно расстроен.
– Близко.
– Приморил ты, Игорек. Ты хоть намекни.
– Ты берешь только отрицательные эмоции.
– Ладно, положительные. Когда тебе так хорошо, что ты уже ничего не видишь и не слышишь.
– Вот и мне рядом с ней было так хорошо, что я ничего не хотел видеть и слышать. Я тупо верил всему, что мне говорили. Знаешь, каким я себя сейчас идиотом чувствую? – Игорь затушил окурок и сразу же взял новую сигарету. – Сестра, про которую никогда никто не говорил, у которой муж был на двадцать лет старше, умер три года назад, и остались дети двойняшки – твои и Коляна крестники. Да и ещё масса удивительных сходств. Не хотел я ничего слышать и видеть, понимаешь? Мне все равно было. Я хотел только её видеть!
– Так кто тебе мешает? Или ты у нас как малолетка, влюбчивый? Любовь прошла, пора вспомнить о принципах?
– Наверное, лучше бы прошла. Зашло всё слишком далеко, а то от принципов и не отходил бы. Теперь… – он тяжело вздохнул. – Теперь от себя противно. Сижу и сам себя спрашиваю, Сударев, ты мужик или как?
– И что тебе Сударев отвечает?
– А ничего. Молчит гад.
– Ты, Игорек, конечно, не обижайся, но ты дурак, – Егор ещё подлил коньяка и, подвинув стакан, повелительно сказал. – На, пей.
– Что, так заметно? – Игорь поморщился и выпил. – Ты тоже пей, а то сейчас меня накачаешь…
– Сейчас выпью. Ты не думай, это по последней. Меня Лариска закопает.
– Тяжело твою тушу Ларисе закопать будет. До утра не справится.
– А, не знаешь ты! – Егор выпил. – Она закопать может кого угодно. Это она только с виду маленькая и слабенькая.
– То-то я и смотрю – закопанный ты наш. Так чего я дурак?
– Про Вику я сказать ничего не могу, потому что ей в силу возраста ещё можно глупости делать, а в нашем возрасте, пора не только эмоциями жить, чуть-чуть нужно и мозгами думать. А ты что? Ну, подумай, Игорек, кому ты сегодня лучше сделал, когда начал характер показывать? Себе? Так, я бы не сказал. Сидишь сейчас, жить тебе тошно. Вон уже с Сударевым разговаривать начинаешь. Того и гляди, третий к вам прибавится – Михалыч. А там и до бывшей работы в качестве пациента недалече. Ей? Наверное, если бы хорошо ей было, так не пряталась бы она от всех. Кому? Коляну? Так он, от удовольствия, валидола обожрался – виноватым себя и перед ней, и перед тобой чувствует. Назови мне хоть одного человека. Хотел пообижаться, ну и обижался бы себе по тихой. Сели бы с ней, поговорили бы, как взрослые люди, спокойно всё бы выяснили. Что у вас там получилось? Колян ведь в подробности особенно не вдавался.
– Молчи, Егор, – Игорь чуть зубами не скрипнул. – Сам не знаю, как сорвался… Такого натворил… А с другой стороны, не могу я альфонсом становиться.
– Ещё раз дурак. Альфонсом ты бы был, если бы долго обходил её стороной, а потом, узнав, кто она, проходу ей не давал бы. При этом она бы заваливала тебя подарками, а ты бы реплики подавал типа: «Кошечка моя, мне бы не помешал новый «мерс» под цвет твоего платьица». Я таких козлов знаешь сколько в своем заведении вижу? Приходит баба моей комплекции с каким-нибудь курчавеньким мальчиком (и что они так курчавеньких мальчиков любят?), натягивает на свой зад стринги и спрашивает: «Котик, мне это идет?». А котик, старательно сдерживая рвотный позыв, говорит, что идет, а потом через пару дней приходит с пачкой зелени и девочкой, которая так от него обалдела, что глаза у неё, как блюдца, и начинает сорить баблом, рассказывая девочке сказки о своем прибыльном бизнесе. Вика же тебя не просила за ней дамскую сумочку носить и её коту сопельки вытирать или песок в горшке менять, в обмен на энные суммы.
– Ну да… А за то, что я с ней работал, кто платил? Она или Колян?
– Во-первых, действительно, Колян. Во-вторых, ты, милый, работал. Ты ещё скажи Коляну, что альфонсом себя чувствуешь по отношению к нему, когда зарплату получаешь. Здорово голубизной бы пахнуло. Вот уж не знаю, понравилось бы ему или как. А я вообще свихнулся бы от такой работы. У тебя нервы стальные – чужой бред выслушивать и разбирать! Меня бы и на полдня не хватило.