Я вышел проводить Мэгги.
— И чего же такого сказал мистер Бартлетт, что вы его так возненавидели?
— Не просто сказал — сделал. Вы даже не поверите, Мак, он попытался залезть мне под юбку. Представляете, под форменную юбку! Недоносок! Пришлось немного выбить из него дурь.
— С чего это он вдруг?
— Понятия не имею. Впрочем, я всегда говорила, что у него не все дома.
— Ладно, Мэгги, не пропадайте. Я подождал, пока она отъедет, и вернулся в дом. Сэвич поджидал меня.
— Ну что ж. Пол, — заговорил он, как только я перешагнул порог, — расскажите нам о наркотике, которым вы заняты.
— Да, Пол, было бы чрезвычайно интересно послушать. — Опустившись на диван, я принялся устраиваться поудобнее, давая понять, что готов внимать его исповеди хоть до вечера.
Пол молча уставился на свои зажатые между колен ладони.
— Я ничего не стану вам говорить. Убирайтесь!
— А вот и нет. Никуда мы не уйдем, пока не расскажешь.
Муж Джилли вдруг показался мне очень маленьким, судя по всему, он был чем-то страшно напуган. И снова я почувствовал затаившуюся где-то рядом опасность.
— Ну, начинай, — поторопил я его.
Неожиданно Пол поднялся, прошелся по комнате и остановился у одной из висевших на стене картин в стиле модерн.
— Все еще находится в экспериментальной стадии, и, честно говоря, я даже не знаю, получится ли что в итоге. Фармакологические исследования баснословно дороги, требуется гигантское количество времени и людей, особые компьютерные программы, не говоря уж о том, что надо угодить куче всяких комиссий по здравоохранению. — Пол немного помолчал. — Я выбрал определенное направление исследований. Люди в Филадельфии решили, что оно будет слишком дорого стоить, а прибыль получится маленькая, вот и свернули работы. Они хотели, чтобы мы с Джилли занялись СПИДом, но это меня совершенно не интересует. Поэтому, когда Алоизиус Тарчер дал понять, что готов финансировать нашу программу, мы с радостью ухватились за это предложение.
— О каком веществе идет речь, Пол? — настойчиво спросил я.
— Как бы это лучше объяснить… Возможно, эликсир памяти. Вот и все.
— А что вы имеете в виду под этим эликсиром памяти? — нетерпеливо вмешался Сэвич. — О человеческом мозге и механизмах памяти известно очень немногое. Как ваш эликсир действует?
— Он предназначен для того, чтобы освободить человека от физических реакций, вызываемых неприятными воспоминаниями, то есть от нервных срывов, повышающих адреналин в крови, сердцебиения, расширения зрачков и так далее. Смысл состоит в том, чтобы блокировать механизм памяти путем уменьшения физической боли и накапливания положительных эмоций. Такой препарат мог бы оказаться незаменимым для тех, кто прошел через какое-то тяжкое испытание — например, для солдат, выживших в войне, или для детей, ставших жертвой физического или сексуального насилия. Заторможенность памяти сразу же улучшает состояние человека.
Сидя на диване, я внимательно следил за выражением лица Пола: раз уж он заговорил, нельзя было позволить ему замолчать.
— Все, о чем ты толкуешь. Пол, вызывается не только работой памяти. Существует масса иных причин — страх, возбуждение, напряженность.
— Верно, но мой эликсир обладает некоторыми свойствами, позволяющими контролировать работу памяти, — он оказывает целенаправленное воздействие.
— Поразительно, — задумчиво проговорил Сэвич. — А как вам удается продолжать исследования практически в одиночку, да еще в домашних условиях?
— В Филадельфии я был уже очень близок к успеху, но люди, от которых зависело принятие решений, в это не верили. Сейчас мне осталось только решить проблему побочных эффектов.
— Ты хочешь сказать, что может возникнуть наркотическая зависимость? — спросил я.
— О нет, — усмехнулся Пол, — я совсем не то имею в виду.
— Как насчет использования вещества в военных целях? — насторожился Сэвич. — В конце концов, если можно снять физическую боль и эмоциональное напряжение, почему бы просто не сделать людям укол? Тогда у вас сразу окажется под ружьем целый батальон героев.
— С военными я дело иметь не намерен.
Пол выглядел сильно изможденным, голос его звучал как-то бесцветно, и вообще он производил впечатление человека, которому все уже совершенно безразлично.
— Помнишь, когда я впервые заговорил с тобой на эту тему, ты отшутился: мол, эликсир молодости изобрел. А дело-то, выходит, серьезное.