Особенно,... 
64 
— Где барин наш, Варлам Евдокимович?
— Стряслось что-то у мужиков, коли делегацией пришли, — сообразил как раз обедавший Батов, отставил миску, схватил свою шапку — да не обычную, подбитую соболем. На плечи накинул ярко-синий бобровый налатник. Расправив плечи, вышел на крыльцо. Юля, так же почуявшая неладное, прихватила из угла кухни топор.
— Здравствуй, свет наш, Варлам Евдокимович, — дружно поклонились смерды, скинув шапки.
— И вам здоровия, православные, — приложил руку к груди и слегка поклонился в ответ Батов.
— Собрались мы тут с мужиками, — начал самый высокий из них, черные волосы на голове которого изрядно разбавляла проседь. — Обсудили миром беду недавнюю. И порешили: все серебро, коней и скот, что давал ты за работу на усадьбе твоей по зиме, назад тебе возвернуть. От поблажек, тобой обещанных, отказаться. Потому, как делом своим ты животы наши, детей наших от смерти лютой и неволи уберег.
— Благодарю вас, православные, за почет и уважение, — перекрестился боярин, приложил руку к груди и поклонился снова. На этот раз по-настоящему, в пояс. Юля еле заметно отодвинулась и кинула топор за спину, в дом. — Отданное назад приму. В Оскол отправлю, прикажу на порох и жребий поменять. А коли воевода даст, то и пищалей куплю. Пушку попрошу, но даст ли, не знаю. А еще мыслю, навес потребно дощатый над стеной сделать, от стрел.
— С навесом подмогнем, боярин, — ответил за всех тот, что с проседью. — Как отсеемся, сами и придем.
— Что сеять-то станете? — вздохнул Варлам. — Время-то упущено.
— Гречиху посеем, — подал голос стоявший позади всех мужик. — Она не в пример быстрее зреет.
— А семена есть?
— Есть, есть барин, — закивали сразу все, широко крестясь. — Боярыня Юлия упредила, так все успели в тайник схоронить. Не нашел татар, не смог.
— Репу еще я поле засеял. — Мужик с проседью окончательно расслабился и нахлобучил шапку обратно на голову. — Ее с середины лета ужо дергать можно. И парить, и варить, и печь, и квас варить, и вино ставить. И самому поесть, и лошадку побаловать. Капусты угол засеял, моркови. Не пропадем, боярин. Зря татарин старается.
* * *
Кароки-мурза, тяжело дыша, вышел с женской половины, направился к бассейну, ополоснул лицо, после чего медленно поднялся на второй этаж и двинулся вдоль балкона к угловой комнате. Благословен будь великий и мудрый ученый Кинди Дбу Юсуф Якуб бен Исхак, придумавший ставить башни над комнатами раздумий. Благодаря этой башне, принимавшей на себя жаркий удар солнечных лучей, здесь, на коврах и подушках у его любимого каирского столика всегда царила приятная прохлада и уют.
— Фейха! — крикнул он, и несколько минут расплачивался за этот крик тяжелой одышкой. — Фейха, свари мне кофе и принеси виноград.
Хозяин дома покосился на два свитка, с самого утра лежавшие на столе, но решил еще немного подождать. Разве можно читать письма, если при этом в комнате не пахнет крепким арабским кофе и его нельзя закусить парой ягод скороспелого черного винограда?
Наконец невольница принесла ему кувшин и маленькую серебряную чашечку новгородской работы. Да, Новгород. Там много серебра, и оно довольно дешево. Интересно, откуда оно берется в этих холодных местах? Путешественники рассказывают, никаких рудников там нет. Впрочем, неважно. Границы османской империи еще не скоро доберутся до этих краев, вот тогда настанет время думать и о Новгородском серебре.
Он наполнил чашку черным крепчайшим кофе, повел носом, улыбнулся, взял первое послание и откинулся на подушки.
Ага, Алги-мурза. Пишет, что доставил русского в целости и сохранности, сходил с ним в поход… Теперь Менги-нукера здесь любят и уважают… Старый хитрец! Намекает на то, что посланнику ничто не угрожает и он, Алги-мурза, может благополучно уехать назад в свое кочевье. Нет, этого намека мы пока не поймем. Пусть сидит рядом и присматривает и за русским, и за татарами. Еще неизвестно, кого нужно опасаться больше.
Кароки-мурза уронил письмо на пол и потянулся за вторым. Это кто? О, Аллах, это Девлет-Гирей! Хвалит мудрость султана. Долго и тщательно. Это хорошо. Уважение к султану — очень важная черта в подданном. Теперь хвалит себя. Как отважно сходил в поход, сколько взял добычи, пленников, сколько потерял людей. Пожалуй, тут действительно есть чем гордиться. Посылает в подарок пятерых мальчиков. Тоже приятно. Только почему он пишет это письмо ему, а не Сахыб-Гирею? А-а-а… Мурза негромко рассмеялся. Сахыб-Гирей похвалит Девлета, а потом похвастается султану своим новым успехом. А он, султанский наместник, напишет султану именно про Девлета, и вся слава достанется не хану, а самому бею.
64 
