Особенно,... 
46 
— Хозяин здешний. Он плохой, — пожаловалась навка из озера. — То подарком приманит, то серебром шугнет. И не знаешь, когда чем приветит. Плохой.
— Но не уходите ж…
— А куда? В одних местах людей нет совсем, в иных сетями все заставлено, вода вонючая и шума много. Здесь лучше.
— И подарки дарят…
Краем глаза Олег заметил, что мавка пытается прокрасться вокруг черты и, не поворачивая головы, расстегнул сумку, нащупал банку с освященной солью. Против нежити она была даже действеннее, нежели перец с табаком — но не давала никакой защиты от животных. Зато супротив пресноводных тварей…
— Знаешь, как я утопла? — радостно завопила девушка у него за спиной.
— Знаю.
Ведун сыпанул соль из горлышка банки на ладонь, метнул через плечо. Тут же шумно плеснула вода. Олег обернулся — берег был тих и пуст.
— Знаю, — повторил он. — Навки тонут просто по несчастью, русалки топятся от любви искренней, что способна даже назад к жизни их возвратить. И только мавки тонут от злобы или из мстительности. Наказать своею смертью кого-то хотят. Русалкам в таких тихих местах взяться неоткуда, несчастные влюбленные в курорты не катаются. А вот мавки найдутся в любом месте. Приятно познакомиться, родственницы.
Он натянул штаны, опоясался, перекинул майку через плечо, забрал спиннинг и отправился в скит.
— Интересно, почему из утонувших мужиков выходят только утопленники, а из теток — такое разнообразие водяных тварей? Где справедливость, где равноправие? Куда смотрят правозащитные организации?
К ужину антиквар вернулся с десятком окуней и двумя судаками в полтора локтя каждый. Однако гордился он недолго. Моторка смоталась за рыбаками, и вскоре Алексей с Борисом разложили на травке у крыльца двух полуторапудовых сомов длиною в рост человека. Прочий улов оставался в садке серебристой грудой. Все равно на фоне этих рыбин уже ничто не могло произвести впечатление. Сперва друзья сфотографировались у добычи вдвоем, потом — с проводниками и, наконец, позвали для общего снимка всех гостей скита. Наверное, не столько для фото, столько ради хвастовства.
— Ну, поздравляю мужики, — кратко и искренне выразил общее мнение Тюлень. — С вас причитается. Проставляетесь!
Так что ужин начался с шампанского для дам и холодной, как горный снег, водки для мужчин. Зина с Линой в этот раз тоже выбрались к столу и вяло ковыряли запеченную в лотках буженину, закусывая ее хрустящими салатными листьями. Вниманием прочих завладели рыбаки: они увлеченно рассказывали, как выводили из глубины этих монстров; показывали окровавленные руки — каждый по паре раз за шнур ухватился; припоминали еще одного, третьего сома, что порвал немецкий добротный шнур, словно гнилую нитку. Выглянул из воды, доплыв до самого берега, потом развернулся — и ушел. А голова была — не обхватить. А длина — как полторы моторки. А пасть — человек занырнуть может…
Прерывал увлеченную парочку только Сергей. Но по вполне уважительной причине: за каждый подвиг рыбаков следовало хлопнуть хотя бы по рюмашке.
К тому времени, когда к причалу, сыто урча мотором, привалила другая моторная лодка, уже начало смеркаться. Служащие, оставив гостей, ушли на причал. Тюлень предложил выпить за них, чтобы и дальше так же на совесть старались для гостей. Не успел он опрокинуть рюмочку, как в столовую заглянул один из молодцев:
— Сударь, куда ваш камень ставить?
— Уже привезли? — встрепенулся Тюлень. — Иду, иду…
Он выскочил из комнаты, но минут через десять вернулся, сияющий, как тульский самовар, с фотоаппаратом в одной руке и сверкающим черепом в другой:
— Теперь на мой улов пошли любоваться! Такого вы ни на какую блесну не заловите. — Он замахал рукой: — Пошли, пошли, общее фото на память. Теперь моя очередь.
Камень стоял аккурат в воротах скита, поверхностью с рунами обращенный к дому. Его придерживал паренек из персонала. Точнее, приглядывал, чтобы, подпертая двумя палками, находка не опрокинулась.
На улице было влажно, стояла приятная прохлада. Природа отдыхала после дневного зноя. Отдыхала с таким наслаждением, что вокруг не раздавалось ни единого звука: ни шелеста ветвей, ни плеска волн, ни крикливого пения лягушек, ни стрекота кузнечиков и цикад.
— Сюда, сюда вставайте, — суетился Тюлень. — Справа и слева. Я в центре сяду, с черепком. Ваня, иди сюда. Как я в кадр попаду, коли сам же снимать стану? Щелкни нас, сделай милость.
46 
