Особенно,... 
74 
Как младшему, Мотыльку всегда доставалось более хлопотное дело – открывать клетку и кормить Толстого. Головастик только подстраховывал его амулетом. Как-то он проговорился, что клетка заговоренная, но Мотылек уж и сам догадался. Когда Толстый начинал беситься, он так метался, что и железная клетка не устояла бы, а эта вот держалась.
– Давай! – скомандовал Головастик, поднимая в вытянутой руке амулет – потертый, захватанный свиток с заклинанием на старшей речи; внизу свитка болтались на шнурках восковые печати, в том числе и гордость коллекции знахаря – личная печать бывшего наместника, самая мощная на земле Кирима. Толстый сразу забеспокоился, проворно забился в дальний угол. Мотылек быстро повернул ключ в замке, откинул засов, поставил на пол горшок с супом и выскочил обратно. В тот же миг Толстый с ревом кинулся на него, но не успел. Клетка качнулась, запахло горелым деревом. Поняв, что опоздал, Толстый утратил к Мотыльку интерес и с урчанием бросился к горшку.
– Ты погляди! – Мотылек схватил Головастика за рукав.
Толстый безо всякого видимого усилия держал перед собой на весу чугунный горшок. Суп кипел ключом у него в руках, словно они были из огня. Толстый взглянул на мальчиков рыбьим глазом и одним глотком выпил суп через край, нисколько не обжигаясь. Потом швырнул горшок на пол и рыгнул.
– Он еще хочет, – сказал Мотылек.
– Обойдется. Он бы весь котел сожрал и нас с тобой в придачу, – проворчал Головастик, закрывая клетку на ключ и скатывая амулет до следующего раза.
Почему Толстый оказался в клетке, что с ним случилось, Мотылек не знал. Головастик помнил времена, когда бешеный мальчик еще не был Толстым. Он был таким же, как и они, учеником Кагеру. Но однажды он сошел с ума. И с тех пор жил в клетке, как дикий зверь.
– Фу! – выдохнул Мотылек, когда они вышли из пристройки на свет и воздух. – Аж руки дрожат! Не дай боги никому сойти с ума, правда, Головастик? Отчего он спятил, не знаешь?
– Слишком любопытный был, – ухмыляясь, сказал Головастик. – Такой, как ты, – вопросы всякие задавал, лез везде…
– Правда? – испугался Мотылек.
– Неправда, – неохотно признался Головастик. – Да не знаю я. Вчерась был здоровый, мне пинков надавал, на другой день еще обещал добавить… а наутро гляжу – сидит на цепи, воет и жаром пышет…
Он облизал руки, к которым прилипли овощи из супа, потом вытер их о драные штаны. Мотылька передернуло.
– Пойду на ручей, умоюсь.
– Тоже мне чистюля, – пробурчал Головастик. – Ну иди. А я пошел звать учителя к столу. Опоздаешь к обеду – пеняй на себя.
Вода в ручье была такая холодная, что мгновенно свело руки судорогой. Мотылек поплескал на лицо, вытерся краем рубашки. На ладонях уже твердели мозоли, а еще дней пять назад к ним было не прикоснуться, так ныли лопнувшие пузыри, натертые черенком лопаты. Головастик, обрадовавшись подмоге, в первые же дни загнал младшего ученика приводить в порядок невероятно заросший огород. С тех пор лопата стала для Мотылька самым ненавистным предметом в доме, обогнав помойное ведро и метлу.
«Вот бы сейчас рвануть отсюда – до заката буду в Сасоримуре! – мечтательно подумал мальчик, выпрямляя натруженную спину. – А завтра утречком по тропе через лес – к реке, к родной Микаве!»
Но это были только мечты. Даже если бы Мотылек точно знал, что за ним не будет погони (а она будет), он никогда бы не рискнул пойти один через лес. Он по-прежнему боялся леса и теперь знал, что бояться и в самом деле стоило – даже днем. А уж ночью…
Мотылька коварно обманули. Обязанности его были примерно те же, что и в святилище у деда Хару – только раз в двадцать больше. Мальчики вдвоем вели хозяйство без всяких скидок на возраст. Головастик колол дрова, стряпал, вскапывал огород, чинил крышу, прибирал в доме; на Мотылька же свалилась вся подсобная работа. Кагеру от домашних дел устранился. Однако нельзя было сказать, что он бездельничает. Знахарь бродил по лесу, пропадая порой на несколько дней, собирал травки, варил всякие снадобья, которые Головастик потом носил в Сасоримуру продавать. Дома Кагеру экспериментировал с составами своих зелий, а удачные рецепты записывал в «поваренную книгу», прямо как бабушка Мотылька. Весь кабинет сихана был завален свитками, прошитыми стопками бумаги и просто грязными обрывками, словно какая-нибудь канцелярия. К кабинету примыкала отдельная пристройка – пропитанная вонючими испарениями лаборатория, куда вход был строжайше запрещен всем, кроме хозяина. Кроме того, Кагеру вел обширную переписку, а в совсем уж свободное время занимался с Головастиком. Мотылька же он не учил ничему, и вообще почти не обращал на него внимания, разве что мимоходом давал пинка или щипал за ухо.
74 
