124 
Ким проходил мимо теней, отводя глаза. Здравый смысл подсказывал: лучше с ними не связываться. Стоит ли их тревожить? Ну их, пусть остаются, где есть. Ведь не просто так они слетелись сюда. Ким со всех сторон чувствовал их терпеливое, покорное ожидание. Но что таится за ним? Вот бесконечная нежность и такая же бескрайняя грусть. Невольно присмотрелся – и тень обрела форму: незнакомая монахиня с ребенком на руках. Немолодое, изможденное, доброе лицо. Монахиня явно хочет что-то ему сказать. Ким на мгновение заколебался – может, позвать ее? Неужели она не подскажет, как выбраться отсюда? Но, подумав, прошел мимо – монахиня не выглядела существом, которое может кого-то куда-то вывести. Она сама казалась жалкой и потерявшейся.
Ким повернулся в другую сторону – и его даже в жар бросило: он столкнулся взглядом с призрачной Желтоглазкой. Протянул руку, хотел позвать, даже не думая, что из этого выйдет, но натолкнулся на ее взгляд и остановился – столько жгучей ненависти было в нем. «Это не она, – подумал он. – Кто-то другой в ее обличье. Желтоглазка на меня ни разу так не посмотрела».
Ким остановился. Он чувствовал, что не может идти дальше, словно воздух загустел, а рыжая земля липла к стопам. Тени осмелели, приблизились, окружили его кольцом. Теперь Ким мог рассмотреть любую из них. Вот это, без сомнения, бабушка Ута. Она протягивает вперед руки, но не видит его – у нее слепые глаза и странное темное пятно на лбу. Ким давно уже знал, что она мертва. В деревне потом рассказывали, что она умерла от горя в ту ночь, когда квисины сожрали ее внука. Ким своими глазами видел ее могилу – травяной холмик на высоком берегу Микавы.
«Может, я тоже умер? – почти равнодушно подумал Ким, сам удивляясь, почему эта мысль его не ужасает. – Горная ведьма убила меня ночью. Утопила в заводи… Нет! Нельзя так думать – иначе никогда отсюда не выберусь! Это просто какое-то колдовство. Ведьма зачем-то напускает на меня мороки из моего прошлого… Хотя той монахини я не помню. И этих двоих тоже…»
Из толпы теней рука об руку выступили двое – юноша и девушка в белых погребальных одеяниях. Они, вероятно, тоже мертвецы. Но разве может умереть фея? Женщина никем, кроме феи, быть не могла. А рядом с этой девушкой, прекрасней которой Ким не встречал, стоял он сам. Или не он сам, но кто-то очень на него похожий. Оба призрака смотрели на Кима так ласково и приветливо, что у него почему-то защипало в глазах. Он точно знал, что эти двое не причинят ему зла. Куда бы они ни привели его, там ему будет хорошо – они об этом позаботятся. Ким шагнул к ним навстречу. Какие прекрасные лица… А что это за темные полосы у них на шее?
«У них отрублены головы», – сообразил Ким. Он промедлил мгновение… и тут увидел позади них третью тень. Прозрачный, легкий призрак – стройный и гибкий, как лук, быстрый, как ветер; длинные белые волосы, прохладные синие глаза… Он одновременно и хрупок, и силен, но самое главное – он свободен.
– Дед! – громко воскликнул Ким. – Я заблудился! Выведи меня отсюда!
Призрачный Хару взмахнул широкими рукавами погребального платья и взлетел, маня за собой внука. Ким последовал за ним в небо безо всяких усилий и сомнений. Волшебный лес остался внизу, и внезапно Ким понял, что это никакой не лес, а самый обычный горный луг. Посреди луга одинокой звездой горел костер, разбрасывая вокруг себя рыжие отсветы. Рядом с костром никого не было. Зачем он тут, кто его разжег, кто поддерживал? Хару и Ким поднимались все выше, а внизу, порхая над травами и папоротниками, во все стороны разлетались белые ночные мотыльки. Порыв ветра подхватил Кима, завертел и бросил в пустоту…
* * *
– Эй, просыпайся! – кто-то тряс Кима за плечо.
Ким встрепенулся, очумело поднял голову. Его окружал непроглядный мрак.
– Что… – прохрипел он почти беззвучно. Попытался откашляться, но горло отозвалось болью.
Из темноты пахн у ло запахом мокрой шерсти.
– Сколько можно дрыхнуть? – раздался резкий старушечий голос. – Утро на дворе!
– Утро?! – Ким сел и тут же зашипел, стукнувшись макушкой о камень. – Куда ты меня затащила? Какого беса там бросила?! – хриплым голосом напустился он на бабку, кипя от злости. – Ты!.. Ты не святая старица! Ты лешачиха!
– Уймись, – строго сказала бабка.
Ким открыл рот, собираясь как следует отругать каргу… и вдруг с удивлением почувствовал, что вся его злость куда-то испарилась, словно подчинившись бабкиному приказу.
124 
