Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
65 
— Как ты смеешь?! — Она полуотвернулась, прикрываясь локтем.
— При чем тут я? — Зверев остановил качели, наклонился к самому ее лицу. — Ведь это твой сон.
И молодой человек осторожно коснулся ее губ своими.
— Как ты смеешь? — не отстраняясь, спросила Людмила.
— Но ведь это всего лишь сон, — ответил он. — Здесь можно все…
Ученик чародея провел ладонью по ее бедру — и влажная ткань исчезла вообще. Он зарылся носом в ее волосах — увы, не ощутив запаха. Положил ладонь ей на грудь — но не ощутил даже тепла. Действительно, это был всего лишь сон.
— Тут что-то не так, — встревожилась женщина. — Уходи!
— Хорошо, — кивнул он. — Кстати, княгиня, ты веришь в вещие сны? Молчишь? Приходи завтра в дом князя Воротынского. Встретимся.
Она вскинула руку и решительно осенила его крестным знамением. Андрей усмехнулся и отступил, растворяясь в облаке ее фантазий, исчезая из сна в ночную явь.
Улыбка так и оставалась на его устах, когда он снова ощутил себя в светелке кошкинского дворца. Здесь было уже темно, и князь опять закрыл глаза, чтобы вскоре провалиться уже в свой, собственный сон. Перед ним была широкая пустынная улица, мощенная мелкой галькой. Он шел по ней от горизонта к горизонту и нумеровал шариковой ручкой камешки, сам не зная зачем. Время от времени над головой раздавался легкий скрип и еле слышный смешок. Наверное, так над ним насмехались небеса. А может, кто-то просто раскачивался на качелях где-то далеко наверху, на островерхой золоченой крыше…
Побирушка
Была, конечно, у Андрея в глубине души некая опаска, что запоздало обиделся царь на его дерзость и теперь вдруг решил наказать. Однако для наказания обычно не приглашение, а наряд ратников присылают. Да и не покарал пока что Иоанн никого из своих обидчиков. Вечно всех прощал с христианским смирением: и тех, что наемников из Пскова прислали для его уничтожения, и тех, кто бунт после московского пожара в первопрестольной затеял да многих людей из рода Глинских, ближайших его родственников, вырезал. Ясно же, кто за этим стоял: бояре Шуйские да сторонники князя Старицкого. Но простил всех царь, расследование остановил, а Шуйские опять при дворе, во всей красе и всевластии крутятся, в Думе заседают. Нечто он Зверева из-за пары ехидных замечаний на кол сажать станет?
Князь Сакульский оказался прав. Едва он вошел в государевы покои, как Иоанн отослал черноволосого и чернобородого, похожего взглядом на Распутина со старых фотографий, духовника разбирать челобитные, а сам перешел в небольшую светелку, одну из стен которой заменяла изразцовая печь. Встал к пюпитру, придвинул к себе чернильницу с тремя короткими серебряными стерженьками.
— Ты намедни сказывал, боярин, что к воеводам хорошо бы выборщиков приставить, кои справедливость приговоров подтверждать станут. Так?
— Так, — кивнул Андрей.
— Но коли не от воеводы справедливый приговор зависеть станет, а от иных людей — кто же ему подношение понесет? Мы, государь, боярина на воеводство на кормление ведь сажаем. А какое кормление без подарков?
«У-у-у, как все запущено», — мысленно поразился Зверев и осторожно заговорил:
— А вот допустим, государь, что человек на смертоубийстве пойман. Душегуб. И воеводе он за суд, за «справедливость» двадцать гривен дал. Да обещался и впредь на каждый суд по столько же серебра приносить. Подумай, неужто воевода осудит его на смерть и тем самым дохода будущего лишится?
— Конечно же, осудит! — удивился Иоанн. — Это же душегуб!
— Люди разные, — пожал плечами Андрей. — Кто осудит, а кто и на прибыль польстится. Машина же государственная должна быть сконструирована так, чтобы обеспечивала справедливость независимо от того, кто в ней работает.
— «Машина государственная», — повторил царь, которому, похоже, понравилась эта фраза. Однако он тут же вернулся к своему вопросу: — Но коли подношения при суде запретить, как же кормления воеводские? На что жить служилые люди станут?
— И не только при суде, — поправил Зверев, прислоняясь спиной к печи, — вообще всем людям служилым, дьячкам, воеводам запретить любые подношения и подарки, что с делами царевыми связаны, под угрозой страшного наказания. Я понимаю, кошелек свой утяжелить каждому хочется. А потому человек для того работать старается, кто за его дело больше серебра отсыплет. Подьячий, воевода — кто угодно, подарки принимающий, — уже не о твоем деле заботится, не о государевом благополучии, а о заботах чужака, что его прикармливает. Зачем тебе слуга, что не тебе, а неведомо кому служить старается? Гнать, гнать поганой метлой.
65 
