4

На рассвете Артур повел ее в лес, где пахло мхом и влажной корой. Небо заволокло дымкой. Ночью грянул первый морозец, земля под ногами похрустывала.

Среди ночи Луиза проснулась, пошла в туалет. Через полуоткрытую дверь она увидела отца. Он сидел в старом кресле, пружины которого провисли почти до полу. В руке у него была незажженная трубка — он бросил курить несколько лет назад, неожиданно, словно бы решил, что выкурил квоту, отмеренную ему в жизни. Луиза стояла и, глядя на него, думала, что именно таким помнила его всегда. Во все периоды своей жизни она стояла за полуоткрытой дверью и смотрела на него, убеждаясь, что он существует и бережет ее покой.

Отец разбудил ее рано и, не слушая возражений, велел одеться для похода в лес. Они молча пересекли реку, свернули на север и взяли курс на горы. Под колесами потрескивало, лес стоял неподвижный. Артур остановился на лесовозной дороге и обнял Луизу за плечи. Между деревьями в разные стороны вились едва заметные тропинки. Он выбрал одну из них, и они шагнули в глубокую тишину. И вот подошли к неровному участку, поросшему соснами. Здесь была его галерея. Их окружали скульптуры отца. В стволах вырезаны лица и тела, что пытались высвободиться из твердой древесины. В одних деревьях — по нескольку тел и лиц, переплетенных друг с другом, в других — только одно маленькое лицо на высоте нескольких метров от земли. Он вырезал свои творения и стоя на коленях, и забираясь ввысь по примитивным лестницам, сколоченным собственными руками. Часть скульптур была очень старой. Их он создал более сорока лет назад, в молодости. Растущие деревья взорвали изображения, изменили тела и лица, так же, как меняются с годами люди. Некоторые деревья раскололись, и головы разбились, точно их рассекли или отрубили. Он рассказал, что иногда сюда по ночам приходили люди, выпиливали изображения и забирали с собой. Как-то раз исчезло все дерево целиком. Но Артура это не волновало, он владел 20 гектарами соснового леса, хватит не на одну жизнь. Никто не сможет украсть все, что он вырезал для себя и для тех, кто хочет посмотреть.

После первой морозной ночи наступило утро. Артур украдкой поглядывал на Луизу: не разрыдается ли? Но она до сих пор находилась в полусонном состоянии от сильнодействующих таблеток, и он даже не мог с уверенностью сказать, заметила ли она лица, смотревшие на нее из древесных стволов.

Он повел ее в самое сокровенное место, где срослись вместе три кряжистые сосны. Братья, считал он, или сестры, которых нельзя разлучить. Он давно присматривался к ним, многие годы испытывая сомнения. В стволах скрывались всевозможные скульптуры, он должен дождаться мгновения, когда увидит невидимое. Тогда он наточит ножи и долота и начнет работать, открывая то, что уже существует. Но три кряжистые сосны молчали. Порой ему казалось, он улавливает спрятанное под корой. Но сомнения не оставляли его, это неправильно, он должен искать глубже. Как-то ночью ему приснились одинокие собаки, и, вернувшись в лес, он понял, что в соснах скрываются животные, не совсем собаки, а какая-то помесь собаки и волка, а может, и рыси. Он принялся за работу, сомнения улетучились, и теперь там три животных, собаки и кошки одновременно, и они, похоже, карабкались вверх по кряжистым стволам, как будто выбираясь из самих себя.

Луиза никогда раньше не видела этих животных. Артур заметил, как она пытается найти рассказ. Его скульптуры были не изображениями, а рассказами, голосами, которые шепотом и криками требовали, чтобы она слушала. У его галереи и ее археологических раскопок одни и те же корни. Исчезнувшие голоса. И именно она должна истолковать их безмолвную речь.

«У тишины самый красивый голос», — однажды сказал он. И эти слова запомнились ей навсегда.

— А у твоих кошек-собак или собак-кошек есть имена?

— Я довольствуюсь лишь одним именем — твоим.

Они пошли дальше через лес, тропинки пересекались, птицы вспархивали и улетали прочь. Внезапно они оказались в ложбине — ненароком, он вовсе не намеревался туда идти, — где он вырезал лицо Хайди. Горечь утраты до сих пор угнетала его. Каждый год он вновь и вновь вырезал ее лицо и свое горе. Черты ее лица становились все тоньше, все неуловимее. Горе глубоко проникало в ствол, когда Артур со всей силы врубался долотом и в самого себя, и в дерево.

  12