Пустынник вел машину, краем уха слушая женщину, а сам думал над списком, переданным ему Великим из Московского Круга. Уголовника он прощупать успел и никаких магических способностей за ним не почувствовал. Скорее Зёва просто нанимал толкового колдуна, чтобы насылать порчу на конкурентов, накладывать крест на противников, отводить глаза полиции. Ну да это не его дело. Заказали убрать уголовника – значит пусть будет уголовник. Подозрительные экстрасенсы сильной опасности тоже не представляли. Оставались только ясновидящая с Фонтанки и хозяин пароходства. Со всеми прочими можно управиться за пару дней, но вот гендиректор… Хороший маг, крепкий противник – нахрапом не возьмешь. Пожалуй, на этого придется потратить не одну неделю.
Маг покосился на Таню.
– …у нас, между прочим, ГОСТы самые жесткие, их не всякая импортная фирма выдержит. Правда, многие все-таки проходят, так что при покупке желательно посмотреть – а соответствует холодильник нашим нормативам или нет?
– Хорошо. Давай купим холодильник.
Таня запнулась, потом рассмеялась:
– Да нет, у меня хороший. А куда мы едем?
– Ресторан на Фонтанке, потом Русский музей, – повторил Пустынник. – Посмотрим, что там есть интересного. Может, и себе чего выберем.
Таня улыбнулась шутке и зарылась носом в розы. А колдун подумал о том, что раз уж придется задержаться, то не мешало бы осуществить более массовую зачистку чародеев – за каждого лишнего причитаются премиальные. Коли Изекиль желает произвести полную стерилизацию – значит он ее получит.
Остров в дельте реки Нево.
2409 год до н.э., начало лета
Широкая долбленка, обогнув упавшую в воду березу, приткнулась в пологий глинистый берег. Сидящая на носу женщина в накидке из лисьих шкур выпрыгнула наружу, расплескав воду, и вцепилась в борт, подтягивая лодку повыше. Мужчина в безрукавке из рыси положил весло с длинной лопастью и короткой рукоятью на дно, перебрался вперед, передал своей спутнице большой кувшин, прикрытую лопухами корзинку и выбрался следом.
– Здесь сиди, – грозно указал он женщине. – Смотри у меня!
Прихватив корзинку и кувшин, он поднялся выше и по петляющей меж плакучих ив тропинке вышел к стоящему полукругом частоколу. Здесь гость остановился, опустился на колени и долго тыкался лбом в землю, прежде чем решился подняться и войти в ворота.
За частоколом находилась лишь утоптанная поляна, по краям поросшая одуванчиками. Посередине вяло дымили угли почти погасшего костра. За поляной начиналось чавкающее трясиной болото – то и дело из глубины непролазной топи поднимались и лопались с громкими хлопками вонючие пузыри, зудели тучи комаров, там и сям проносились крупные стрекозы, гоняясь за занудными слепнями.
Гость поставил свою ношу на землю, неуверенно переступил с ноги на ногу, глядя по сторонам. В какой-то миг ему показалось, что в глубине болот началось некое шевеление. Он пригляделся, но, увидев взлетевшую утку, разочарованно махнул рукой.
– Ты ли это, рыбак Шамат?
Мужчина от неожиданности подпрыгнул. Тут же поспешно упал на колени, ткнулся лбом в землю. Между тем наголо бритая девушка в длинном белом одеянии из тонко выделанной кожи, подошла к кострищу, укоризненно покачала головой, провела над углями рукой – и в тот же миг над черным пятном с ревом взметнулось пламя в половину человеческого роста. Гость опять ткнулся лбом в землю, что-то бормоча себе под нос.
– Поднимись, Шамат, я ничего не слышу, – сказала девушка.
– Я принес вам тюлений жир, священная, – пробормотал рыбак, поднимаясь на ноги. – Жир для светильников. Чистый совсем, отборный. Хорошо горит. В темноте им землянку освещать удобно. Видно все как днем.
– Я знаю, зачем нужен жир, – кивнула девушка.
– И вот тут еще… – Он подтянул корзинку. – Там утки. Пять уток. И половина оленя. В петлю олень попался. Сегодня попал. Я так сразу отрубил половину – и сюда. В корзинку.
– Это ты правильно подумал, – приветливо улыбнулась ему девушка. – А теперь признайся: чего тебе хочется? В твои верши не идет рыба? Твои ловушки оскудели без зверя? На твоей делянке не поднялся хлеб с капустой? Говори, во мне нет гнева.
– Не растет, священная, – опять упал на колени рыбак. – Как ростки проглянули – слизни полезли. Одни стебли с земли торчат, ни листочка не осталось. Коли не поможешь, священная, нечего будет осенью сбирать. Пухнуть придется с голода, зубы повыпадают, детишек в лес гнать…