Волхов вздохнул, расстегнул пояс, кинул на щит. Затем отправил туда же куртку, рубаху, портки и сапоги.
– И амулет с прахом Дажбога, – напомнил Изекиль. – Не то потеряешь. Теперь иди сюда, становись лицом к озеру.
– Так? – вышел на середину поляны княжич, развернувшись к стене камышей.
– Да, – кивнул жрец, развязывая котомку и доставая из нее небольшой берестяной туесок и ритуальный нож Небесного храма. Он подобрался к Волхову сзади, открыл коробочку, зачерпнул из нее двумя пальцами белую крупянистую мазь. – Первая полоса – по спине, от шеи и до самого низа. Вторая – от центра силы к левому плечу. Третья – от центра к правому плечу.
Изекиль нанес сальную полосу от солнечного сплетения через левый сосок к плечу княжича и остановился:
– Дальше пояснять не могу. Заклинание говорить надобно. Но как тебя ломать начнет, не пугайся княжич. То бедой не кончится. Кончится удачей.
– Не нам, сколотам, внукам Свароговым, боли бояться, – повел плечами Волхов. – Мажь.
– Аном, паноха уми, валайя никошь нами… – заунывно запел жрец, ровным кругом по часовой стрелке нанося мазь на живот вокруг пупка, потом прочерчивая линии от этого круга к бедрам. – Еие, Номахти Аментет ликура Амамат хнари ват Кох!
Изекиль быстрыми движениями соединил мазью колени и ступни княжича, отскочил назад и жестом подозвал замерзшего отрока, что терпеливо ожидал конца чародейства, съежившись возле котомки. Мальчик поднялся, подошел. Жрец с неожиданной в тщедушном теле силой рванул его к себе, перехватил крепко голову чуть выше подбородка – так, что острый локоть смотрел точно в затылок княжеского сына, резанул обсидиановым лезвием горло, яростно провопив:
– Амамат хнари каш-каш!!!
Волхов ощутил волну ломающей боли, что покатилась по спине – словно позвонки, расширяясь, начали выскакивать со своих мест. По животу от середины в стороны обожгло огнем, ноги свело, скручивая вместе. От неожиданной муки он не смог даже застонать, а просто хрипло выдохнул остатки воздуха и рухнул вперед. Трава приятно охладила живот, шею, подбородок; в нос ударило тиной, запахом мокрых перьев, дохлой рыбы, гниющего прошлогоднего камыша. Не понимая, в чем дело, Волхов попытался повернуться к Черному волхву. Трава защекотала подбородок, вместо слов он пару раз приоткрыл и снова захлопнул рот с громким резким стуком. И удивился тому, что отлично видит волхва во весь рост, хотя ясно ощущает землю нижней челюстью. Да и вообще, все тело было придавлено непонятной тяжестью, словно его засыпали большой кучей песка.
– Ступай, – указал на озеро Черный волхв. – Ступай, поплавай. Но помни: до вечерней зари тебе надобно вернуться сюда. Не то утонешь.
Подобрав полы балахона, служитель неведомых богов сел, и глаза его оказались всего на локоть выше глаз княжича. Волхов попытался встать, но у него ничего не получилось. Разве только глаза поднялись на уровень глаз Черного волхва.
– Не мучайся, дитя мое, – посоветовал тот. – До заката твое место в озере. Плыви.
Волхов решил послушаться – тяжело развернулся к камышам, пополз на брюхе в прибрежную воду, качнулся телом – и с нежданной стремительностью в один миг пробил заросли, оказавшись на открытой воде. Снова дернул мышцами – и промчался еще полста саженей. Чародей был прав: здесь, в воде, он чувствовал себя непостижимо легко. Тело скользило возле самой поверхности, отзываясь на каждое движение поразительной скоростью. Княжич чуть наклонил голову, вильнул хвостом – и мгновенно оказался у самого дна, понесся вдоль него. В сторону метнулся серебристый окунь – Волхов извернулся, послал тело вперед, легко нагнал улепетывающую рыбешку, приоткрыл рот и тут же сомкнул челюсти на сочной прохладной плоти. Приподнял голову – и опять за крохотное мгновение пробил носом поверхность. Описал небольшой круг, оглядываясь. Оказывается, он умчался от берега уже не меньше, чем на поприще. Вода была теплой – настолько теплой, что тело ее совершенно не ощущало. Как не ощущало и дождика, что продолжал стучать по озеру. Княжич заметил впереди остров и заработал туловищем, направляясь к нему – наслаждаясь невиданной скоростью, мощью гибкого, послушного тела.
Остров приблизился так быстро, что осматривать его стало не интересно – Волхов повернул в открытое озеро. Он в мгновение разгонялся и так же внезапно расслаблялся, покачиваясь на волнах, поворачивал вправо и влево, мчался по поверхности и нырял в глубину, пробивая толщу воды, словно выпущенная из рогатого лука стрела. Душа его пела от восторга – он бы и сам замер, да только длинная пасть издавала лишь хриплое уханье, словно придавленный сапогом филин.