Особенно,... 
62 
«Взгляни мысленным взором на то, как растут невысокие колосья пшеницы во всех подробностях, и ты поймешь, что способна посадить дерево творения».
Дальше стоял восклицательный знак и приписка: «Это – суть активного воображения, которое приводит процесс к реальному действию».
– Как ты думаешь, что это значит? – озадаченно спросила я.
Иван уткнулся в рисунок и издал шип, достойный доисторического ящера:
– Откуда он вывалился?!
– На, ищи. – Я протянула ему пачку тетрадок.
Пока Иван в них лихорадочно копался, я рассматривала картинку и размышляла. Совершенно очевидно, что запись имела прямое отношение к творчеству – не в общем смысле, а именно к Чистому, которым занимались мы. Меня охватило ощущение, что я нашла нечто секретное и очень важное. «Да это, можно сказать, про меня, – вдруг с волнением подумала я. – Дерево творения – это типа моей сакуры…»
– Нашел! – почти крикнул Иван, извлекая на свет тетрадь и с гордым видом демонстрируя ее мне. Тетрадь выглядела необычно: из грубоволокнистой бумаги, в прозрачной желтоватой суперобложке с золотой надписью: «Aurum eternum».
– Что это? Дай посмотреть! – потребовала я, протягивая руку за тетрадью.
– Перед тобой, – высокопарно произнес Иван, отдергивая тетрадь, – легендарный Кодекс мастеров Чистого Творчества. Точнее, выдержки оттуда. Наверно, Антонина выписывала для собственного пользования. Для учеников, к твоему сведению, – добавил он, – сей документ запретен. Почему – не знаю. Но определенные догадки у меня есть, и я собираюсь поискать им подтверждения.
Иван принялся листать тетрадь. Передо мной замелькали страницы, исписанные мелким корявым почерком Антонины. Судя по тому, что записи были сделаны разными чернилами, их заносили в тетрадь урывками.
– А почему Кодекс легендарный?
– Потому что его никто не видел. Среди старшекурсников ходят сплетни, что его скрывают специально, потому что правила творения, по которым обучаемся мы, и те, что записаны в Кодексе, – две большие разницы. Я всегда это подозревал…
Заинтригованная, я заглянула Ивану через плечо. Записи были малопонятные, иные даже не по-русски.
– О чем там речь?
– Да так… типа словаря. Термины всякие, – отмахнулся Иван, листая тетрадь. – Мне нужно совсем другое. Законы, правила…
– «Активное воображение», – прочитала я вслух. – «Сила видимого и невидимого»… «Vera Imaginatio – материя, которая формируется с помощью иллюзии». Ни фига себе! Получается, между материалистами и иллюзионистами нет особой разницы? Не переворачивай, это же интересно…
– Отвянь… Вот! Нашел!
Иван торжественно ткнул пальцем в текст и прочитал:
«Если у тебя есть истинный дар…»
Резкий взвизг открываемой двери поразил нас, как гром небесный, а шквал холодного воздуха, ворвавшийся в кладовку, приморозил к полу. Но это были сущие пустяки по сравнению с ледяным взглядом Антонины.
– Это что еще такое?! – рявкнула она.
«Господи, как я ненавижу, когда на меня орут», – тоскливо подумала я.
– Как называется это свинство?!
– Разбой среди бела дня, – услужливо подсказал Иван, незаметно убирая тетрадь за спину. Антонина налетела на него, как голодный орел, и выхватила тетрадь, едва не вырвав ему руку из туловища.
– Да ты… знаешь, кто ты такой?!
Я машинально втянула голову в плечи, с некоторым облегчением осознав, что первый удар Иван вольно или невольно принял на себя. Ругаться Антонина любила и умела, в выражениях не стеснялась.
– Кретин безмозглый, идиот хронический, дебил неизлечимый, – зачастил скороговоркой Иван. Антонина оторопело на него взглянула.
– Тюрьма по мне плачет, кончу я маляром, ни стыда, ни совести, бездарь ленивый, выродок тупоголовый…
– Хватит, – резко, но без прежней самозабвенной ярости оборвала Антонина. Такой контратаки она явно не ожидала и даже, как мне показалось, слегка устыдилась, когда Иван самокритично применил к себе ее не самые забористые эпитеты.
– Антонина Николаевна, мы просто искали альбом по русскому искусству, – подала я голос. – У Ивана в домене не ладится…
– А кто вам разрешил в мой стол залезать?
Мы как по команде покаянно опустили головы.
Антонина прямо в куртке прошла к столу и принялась заботливо складывать в него тетради.
– Что стоите? Вон отсюда оба!
Мы не шевельнулись. Иван тоскливым взглядом провожал желтую тетрадь.
– Антонина Николаевна, а вот этот рисунок действительно про мою сакуру? – решилась я.
62 
