Последние отзывы

  138  

Однако пачка документов, увезенных им из замка Хохенштейн, наводила Тони на мысль, что он близок к пределу своих возможностей. Бесстрастные списки с именами, диагнозами и так называемым лечением вызывали в воображении картины ада, так что ему отчаянно захотелось вмиг очерстветь душой. Но не тут-то было. Душа его истекала кровью. Он отлично понимал, что простого владения такой информацией достаточно, чтобы надолго обрести бессонницу.

Доктор Верхеймер была права, говоря, что нацистские медики были одержимы стремлением все задокументировать. Сотни имен, сотни людей со всей страны. У каждого ребенка был набор статистических данных — имя, возраст, адрес, имена и занятия родителей. Потом причина, по которой их госпитализировали. Наиболее часто встречающаяся — «отставание в развитии», и сразу за ней — «физический недостаток». Но иногда объяснения, из-за чего детей отрывали от родителей, внушали откровенный ужас.

Каково было родителям этих детей, когда они стояли и молча смотрели, как увозят их отпрысков, понимая, что любой протест обернется против них самих и не спасет ребенка? Тони подумал, что, наверное, они отрекались от своих детей, и потом это разрушало их эмоционально и психически. Неудивительно, что после войны немцы не желали знать, какая участь была уготована их детям, причем с их собственного согласия.

Умственно отсталые дети, по крайней мере, не понимали ужаса происходившего, а для остальных, ежедневно видевших смерть, жизнь свелась к одному-единственному: наступило утро, и они видят его.

О судьбе многих детей говорили всего две фразы: «Пролечен инъекциями экспериментальных лекарств. Положительной реакции нет». За этим следовали дата и час смерти. Таким образом, вне всяких сомнений, зашифровывали эвтаназию. Это был редкий случай, когда самонадеянность режима дала сбой. Хотя «врачи» не сомневались в том, что никто и никогда не привлечет их к ответственности за детей, умерщвленных во имя чистоты арийской нации, все же им показалось необходимым использовать эвфемизм.

Однако это вовсе не значило, что у них оставалась хоть капля уважения к невинным жертвам. Участь других детей, которая читалась в сухих терминах, заставила Тони устыдиться своей принадлежности к сообществу медиков. Некоторые дети умерли мучительной смертью в результате серии экспериментов с цветом радужки, подразумевавшей инъекции в глаза. Другие сошли с ума, став жертвами опытов по изучению необходимой продолжительности сна. Таких списков было много. Иногда в них имелись ссылки на научные труды, где подводились итоги экспериментов.

И никто не понес за это наказания. Хуже того, были случаи молчаливого согласия между союзниками и нацистами. Результаты исследований становились собственностью победителей в обмен на молчание преступников.

Если Иеронимо сам заплатил большую цену за то, что делалось во имя науки шестьдесят лет назад, его ярость и горечь неудивительны, думал Тони. Все тогдашние жертвы, не он один, взывали к возмездию. Даже Тони, разумного человека, это выводило из себя. Что же говорить о жертвах тогдашней «науки» во втором и третьем поколениях?

Очевидно, что Иеронимо выбрал неправильные цели. Можно пожалеть об этом, однако Тони не находил в себе мужества однозначно обвинить несчастного человека за желание отомстить, которое питало его.

*

М: Все равно пока нет ощущения, что мы продвигаемся.

  138