Особенно,... 
60 
Размолоченных…
Я повернулся к Натти:
— Есть идеи насчет того, что тут случилось?
— Есть, — не стал отпираться рыжий, будучи сейчас лишь чуть румянее мертвеца. — И они мне не нравятся.
Я позвал его отойти за спины зевак, в тень нависающего над улицей балкона.
— Демон?
— Да.
— Уверен?
— Я хоть и не недокровка, но моего чутья здесь хватает. И знаешь, что самое любопытное? Изначально да-йин сидел вот в нем. — Рыжий указал на труп в черном. — А потом, когда тот испустил дух, успел перебраться в новое тело.
— Успел? Это нужно делать быстро?
— И даже очень. Проще говоря, если рядом с умирающим одержимым не найдется человека, охваченного сильным желанием, демон возвращается туда, откуда пришел. Навсегда. Так что этому несказанно повезло. Если он, конечно, хотел задержаться в нашем мире.
М-да. А вот у многих других с везением в этот день не задалось.
Я окинул взглядом толпу, нашел в ней знакомую черноволосую голову и, решительно раздвигая спины, направился прямо к благороднейшей из благородных.
— Из-за чего волнения?
Эвина обернулась ко мне, и по рассеянности сливово-карих глаз сразу стало понятно, что женщина чем-то всерьез озабочена. Чем-то, требующим немедленного решения.
— А в ваших краях на мертвые тела смотрят спокойно? — попробовала отшутиться она, кусая губу.
— Нет. Только на тех, кто умер своей смертью. А эти люди вряд ли покончили с собой. Даже если бы они бросились вниз с крыши, то не превратились бы в груды мяса. Так что здесь произошло?
— Вам нужен ответ? Зачем? — вскинулась Эвина.
— Затем, что я собираюсь не только некоторое время пребывать в Катрале, но и покинуть ее живым.
Утренние ласки не ставили меня на одну ступень с хозяйкой имения Фьерде, а вот разумный и бесстрастный вопрос — вполне. И женщина оценила то, что я выдержал дистанцию, когда легко мог поступить наоборот.
— Это ийани. Демон, если по-вашему. Он вселился в тело Даннио Элларте этим утром.
Снова разыгрывать из себя неосведомленного простака было мучительно скучно, но ничего другого не оставалось.
— Демон? Что это за тварь?
Эвина смерила меня внимательным взглядом, стараясь понять, насколько я искренен в своем недоумении, но все же ответила:
— Они приходят из-за грани бытия. Когда сами того пожелают. И дарят людям то, чего те сами захотят.
— А чего хотел этот Даннио? Убивать людей одним ударом?
Благороднейшая из благородных дернула подбородком:
— Никто не знает. Но всякий, кто пытался к нему приблизиться, погиб.
— Значит, его нужно уничтожить?
Голова Эвины неопределенно качнулась, ни соглашаясь со сделанным мною выводом, ни противореча ему.
— Он опасен для жителей города, ведь так?
— Да, без сомнения.
— Так чего же все ждут?
— А как, вы думаете, можно справиться с тем, кто никого не подпускает к себе?
— На крайний случай, можно сжечь дом. Или обрушить, — предложил я другое решение, видя, как страдальчески скривилось лицо женщины.
— Обрушить, да… — Она перевела зачарованный взгляд на пустые окна второго этажа.
— И нужно поторопиться, потому что, если он выйдет на улицу, трупов окажется намного больше.
Эвина не ответила, продолжая смотреть на дом, и мне почему-то вдруг почудилось, что она вовсе не желает избавлять город от демона, а, напротив, собирается помогать тому, кто уже стал причиной девяти смертей.
Возможно, так и произошло бы, но зеваки вдруг резко умерили свой галдеж и расступились, пропуская группу людей, одетых в точности так же, как тот оставшийся целым мертвец. Только на их камзолах выкрашенные кармином пряжки на длинной цепи были закреплены посреди груди, а не болтались как попало, и у того, кто шел впереди, на черном шелке сверкал самый настоящий крупный рубин.
— Счастлив приветствовать благородную эрриту, — поклонился предводитель черномундирников, выделяя из всей толпы только Эвину Фьерде и глядя лишь на нее одну.
— Не вижу поводов для счастья, эррете, — сухо ответила та.
Они были непохожи друг на друга во всем, в чем только возможно. Черные пряди непослушно колыхались, сбегая вниз по обнаженным плечам, светлые — лежали волосок к волоску, хотя вряд ли их хозяин только что прибегал к услугам гребня. Сливово-карие глаза то и дело вспыхивали огнем, не удерживающимся в пределах сердца, темно-ореховые смотрели холодно и бесстрастно. Женщина, казалось, вся состояла из порывов степного ветра, мужчина был спокоен, как скала. Та самая, что возносится к небесам и, возможно, выше всех прочих. Но если между этими двумя и существовало чувство, то к любви оно не имело отношения.
60 
