Даже хорошо, если что-то оказалось отсеченным; Эрхог помнила, сколько сил и дней некогда потратила напрасно. К примеру, когда забавлялась чарованием кольца, по обычаю полагающегося всем ведьмам. Да, тогда она училась использовать свой Дар, и лишний урок был весьма кстати, но он не внес заметного улучшения в мастерство, стало быть, если взглянуть с высоты прошедших лет, оказался бесполезен. Самой колдунье кольцо-перевертыш не требовалось: она могла навести морок любого свойства и силы, если пожелает. А впрочем..
Эрхог улыбнулась, взбивая воду в пену. Оно все же сослужило своей хозяйке верную службу. Если бы не кольцо, почему-то так полюбившееся тому мужчине, не состоялось бы и воплощение.
— Умылась, девочка? — спросила заглянувшая в дверь старая монахиня.
Эрхог кивнула. Она еще не пробовала разговаривать, дожидаясь, когда все тело полностью окажется подчиненным новой хозяйке, а голос был особенно важен, потому что ему предстояло в скором времени очень много трудиться.
— Ну, вот и славно! — Женщина положила на стул рядом с лоханью свежую одежду. — Ты одевайся, а я пока в трапезной ужин соберу.
Оставшись одна, колдунья выбралась из теплых объятий воды, но не стала торопиться кутаться в принесенное платье, хотя сырой воздух в каменных стенах аббатства явно не был предназначен для гуляния голышом. Новое тело требовало изучения.
Эрхог медленно провела ладонями по бедрам, бокам, плечам, убеждаясь, что доставшаяся ей оболочка вполне сносная, сильная и здоровая. А потом настал черед лица, отразившегося в глади успокоившейся воды, и колдунью постигло горькое разочарование. Глядящая на нее из лохани девица была удручающе светловолоса и светлоглаза. Отвратительное зрелище!
Колдунья ударила кулаком по воде, подняв столб брызг, долетевших и до одежды.
Нет, оставаться в этом теле долго она не будет. Где это видано, чтобы темная колдунья смотрела на мир такими небесно-голубыми глазами? Да и эти золотистые локоны… Гадость! Нужно будет присматривать что-то другое. Вот с трапезной и начнем!
Но монахини, собравшиеся, чтобы утешать вернувшуюся домой послушницу, ничем не порадовали: среди них не было ни одной по-настоящему темноволосой, словно аббатиса нарочно подбирала себе духовных сестер. А раз так, эти тела неспособны пригодиться никаким иным образом, кроме…
По окончании ужина Эрхог пробралась на кухню, где в котле уже была замочена фасоль для завтрашней утренней трапезы. Колдунье не понадобилось много времени, чтобы смешать яд, благо всевозможных сушеных и свежих трав было под рукой в избытке. И отправляя смертоносное зелье в ждущую приготовления пищу, золотоволосая послушница улыбалась совсем не благостной улыбкой.
* * *
Ирен села на постели и накинула на плечи шерстяную мантию. Сон никак не желал приходить. Может быть, в самом деле стоило навестить инквизитора? Хотя бы для того, чтобы позлорадствовать над его неудачей. Правда, в чем именно та заключалась, аббатиса не знала. Да и не очень-то хотела узнавать, потому что глубокие знания зачастую и вовсе не позволяют заснуть.
В дверь тихонько постучали. Ирен недовольно сморщилась, но позволила:
— Войдите!
На пороге покоев возникла ненавистная послушница, казалось, ставшая еще прекраснее, чем прежде. Впрочем, смиренный вид тоже оставался при ней. И это правильно, нечего задирать нос, если дальше все равно ничего не видишь!
— Ваше питье, матушка.
Эвиэль, поклонившись, поставила на столик высокую чашку, тут же распространившую по всей комнате сладкий медовый аромат.
— Питье? Разве я просила о нем? — удивилась аббатиса.
— Так ведь ночи холодные, ветреные… В такие ночи сон сам не приходит.
«Пожалуй», — мысленно согласилась аббатиса. А вслух спросила:
— Кто варил?
— Сестра Урсула.
Эта знает толк в целебных зельях. Должно быть, и самой не спится, а когда заметила свет в покоях аббатисы, решила выслужиться лишний раз, чтобы заполучить немного милости. Ирен усмехнулась. Что ж, если питье окажется действенным…
Она пригубила дымящийся настой. Вкус не был похож ни на что ранее испробованное, напоминал о вине и одновременно отдавал чем-то жженым, то ли углем, то ли травяной золой, но пить было приятно, и аббатиса не отставила чашку в сторону, пока не выпила все. С последним глотком по телу начали разливаться слабость и умиротворение, призывая отправляться обратно в теплую постель, но Ирен вдруг обнаружила, что не может сделать и шага. Вообще не может сдвинуться с места. Даже язык отказывался шевельнуться в оставшихся приоткрытыми губах.