Особенно,... 
71 
– И когда состоится представление?
– Да вот сейчас дожуете последний кусок, и пойдем, – простодушно ответила защитница.
Я не поперхнулся только потому, что не жевал в этот момент, а размышлял.
– С набитым животом идти?
– Да не бойтесь, пока придем, все порастрясете. Хватило бы до обеда наетой сытости.
Спрашивать, как далеко и долго придется идти, я не стал. Опять скажет «рукой подать», а эта мера длины мне уже знакома.
Ремень застегнулся с трудом, а куртка села на талии подозрительно плотно. Странно, я ведь не так и много съел, по прежним меркам и вовсе, можно считать, остался голодным. Неужели теперь придется считать каждую ложку и каждый глоток? Я знавал таких людей, что раздавались вширь от одного запаха еды, искренне считал их несчастными и уж точно не желал оказаться одним из них. Впрочем, как сказала Ньяна? Порастрясу жирок за время пути?
При солнечном свете Дол выглядел намного приятнее, чем давешним вечером, только сначала мне показалось, что туман так и не растаял до конца, задержавшись в кронах деревьев, но стоило приглядеться, как становилось ясно: зеленовато-жемчужная дымка не имеет ничего общего с висевшей в воздухе водой. Почки. Набухшие и начавшие раскрываться. А в столице ведь еще лежит снег… Насколько же это место южнее?
Черепичная крыша дома стала похожа на мохнатую шапку, как только мы с защитницей отошли подальше. Отошли по тропинке, выложенной известняком, белым, пористым и совсем сухим в отличие от окружающей его земли, из которой кое-где уже пробивались тонкие зеленые травины. Спустя сотню шагов тропинка раздвоилась, моя провожатая уверенно шагнула направо, а я заметил, что каменная рогатка под ногами отмечена цветными пятнами – слева желто-синим, справа темно-красным. Особые местные знаки? Впрочем, без них обходиться было бы трудно, потому что совсем скоро тропинка снова разделилась, только уже натрое. А вот куда мы шли, было неясно: высокие кусты изгородями закрывали обзор, и даже отсутствие листьев не позволяло толком разглядеть, мимо чего пролегает наш путь. Иногда, правда, кусты расступались, и вдалеке можно было заметить домики, похожие на смотрительский, да фигурки людей, но Ньяна не останавливалась, и я вынужден был каждый раз отказываться от попытки осмотреться внимательнее.
А потом тропинка вдруг закончилась, уткнувшись в широкую аллею, посыпанную укатанным дробленым камнем.
– Пришли, – сказала защитница.
Сама аллея вела к дому, приземистому, но все же двухэтажному, а значит, зажиточному.
– Кто здесь живет?
– Йерте Нери, помните, я о ней говорила?
– Да. Но зачем мы пришли сюда?
– Ее отец, пока не упокоился, был дольинским головой, так что она, пока другого никого нет, вроде самой главной тут.
Женщина. Видимо, незамужняя, иначе главным был бы мужчина.
– Я должен представиться ей?
Ньяна издала звук, очень похожий на смешок, но не ответила. А через минуту, ступив за дверь, которую еще и самому пришлось открывать, я понял, что именно развеселило мою защитницу.
В любом доме, чьи обитатели претендуют на высокое положение в обществе, обязательно имеется парадная зала, убранная так пышно, как только воображается хозяевам. Строение, в которое меня привели, подчинялось тем же правилам, за исключением одного. Здешняя зала была не роскошна, а вовсе наоборот.
Довольно большая, вытянутая в длину комната, лишенная мебели и любых намеков на нее, кроме одного-единственного кресла в самой глубине. Ни занавесей на окнах, ни гобеленов, закрывающих выбеленные каменные стены, ни ковров на полу, выложенном из того же известняка, что пошел на устройство тропинок. Печей и жаровен тоже не наблюдалось, а потому в зале было чуть ли не холоднее, чем снаружи: прямо-таки царство Белой вдовы, которой пугают детей в самую длинную зимнюю ночь. И даже люди, двумя рядами окаймляющие проход через залу, казались застывшими ледяными фигурами. Несмотря на поголовно рыжую масть.
Сначала я решил, что мне померещилось. Но солнечный свет, добравшийся до окон, вспыхнул заревом сначала на одной макушке, потом на другой, там позолотил усы, тут зажег костры бород, и вот уже захотелось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от осеннего пожара посреди весны.
Они все были рыжие. И все были мужчинами, моими ровесниками и старше. Но в самом конце зала из глубины кресла на меня смотрела женщина. Вернее, девушка.
Дождавшись, пока стихнет скрип закрывающихся дверных створок, она встала и медленно направилась ко мне. В тишине зала было слышно, как размеренно, словно нарочно заученно шуршит парча ее серебристых юбок. И чем ближе девушка подходила, тем яснее было заметно, что она уже не юна, но находится в самом расцвете той поры жизни, когда любую особу женского пола восторженно и заманчиво именуют невестой.
71 
