Глава 28

От ужаса у меня волосы на голове зашевелились.

– О чем вы? Когда это Елена Михайловна убила ребенка?

– У нее родился неполноценный мальчик, она оставила его в роддоме. Обрекла беспомощного инвалида на смерть.

На меня накатила волна возмущения, я даже стала заикаться:

– С-слушайте, не надо передергивать! Она никого не убивала, это совсем д-другое дело!

– Да то же самое, – вздохнула дама, – просто мы разучились называть вещи своими именами. Взять, к примеру, аборт. Это убийство, и в нем участвуют двое. Только мужчина в большинстве случаев сразу умывает руки: я, мол, тут ни при чем, решай сама, дорогая. А чего тут решать, если она не замужем и содержать ее с ребенком он не собирается? То есть своим бездействием он подталкивает ее к убийству. А женщина тоже не говорит прямо: сегодня я пойду и убью своего ребенка. Она использует эвфемизмы: «мне рано иметь детей», «нет материальной базы», или того хлеще – «пойду почищусь». Как будто к педикюрше записалась.

Меня поразили две вещи. Во-первых, Нонна Павловна говорила совсем не так, как должна говорить домработница, – слишком уж грамотно. А во-вторых, в ее словах, безусловно, была правда, но только чересчур уж суровая. Ведь человек слаб, неужели она не оставляет ему право на ошибку?

– В тот день, когда Елена Михайловна бросила младенца, она убила и его, и себя. Каждый день она встает с постели, идет в ванную, смотрится в зеркало – и видит в нем труп. Нет, снаружи она выглядит замечательно: ботокс, дорогая косметика, бриллианты… Но внутри она сгнила, вместе со своим ребенком. И в этих ночных кошмарах прорывается страшная правда.

У меня перехватило горло, я прошептала:

– А вы? Вы как убили?

– Аборт, – ответила она, – на сроке пятнадцать недель. Он мне тоже снится, мой мальчик…

Нонна Павловна чуточку помолчала, потом продолжила:

– Семья – это система, которая не терпит пустоты. Если какого-то члена семьи вычеркивают из системы – убивают, изгоняют или просто порицают, – другой член занимает его место. Он становится постоянным напоминанием об убиенном, бельмом в глазу. В этом проявляется великая справедливость рода… Я не удивлюсь, если Августа пойдет по скользкой дорожке: станет наркоманкой, алкоголичкой или проституткой. Таким образом она как бы выразит брату свою солидарность: у тебя не было жизни, ну и у меня пускай не будет. Вы понимаете, о чем я?

И в этот момент до меня дошло. Господи, где же были мои глаза? И странный балахон, который она нацепила, и обмотанная шарфом голова, и яркий макияж – все это настолько говорящие детали, что их невозможно было не заметить! Нонна Павловна выглядит как городская сумасшедшая. А рассуждает как типичная шизофреничка!

А я-то, дура, сижу, уши развесила! Поверила, будто Елена Михайловна звонила ей после смерти. С таким же успехом можно выяснять правду у пациентов психиатрической клиники.

– У вас высшее образование? – неожиданно спросила ее я.

– Да… – удивленно ответила Нонна Павловна.

Вопрос был задан ни к селу ни к городу, но я-то знала, куда веду.

– Тогда почему вы трудитесь домработницей?

Она неестественно приосанилась:

– Понимаете, физический труд приносит мне больше удовлетворения.

– У вас есть инвалидность?

– Откуда вы знаете? – обомлела Нонна Павловна.

– Могу поспорить, ваше заболевание связано с… – Я выразительно постучала по голове.

– Я не сумасшедшая! – мгновенно вскинулась она. – Просто у меня было нервное переутомление!

Надо делать ноги, пока переутомленная дама не кинулась меня душить.

Я вскочила с табуретки:

– Знаете, мне пора бежать! У меня дома… утюг включенным остался! Всего доброго!

Торопливо шагая к метро, я недоумевала: почему так легко попалась на удочку? Впрочем, мне есть оправдание. Когда женщина сходит с ума, это не слишком бросается в глаза.

Остаток дня прошел тихо и незамысловато. Я рано легла спать, полагая, что утро вечера мудренее. Когда все плохо, следует довериться интуиции и решение придет само собой.

Так оно и вышло. Едва открыв в предрассветных сумерках глаза, я уже знала, что надо делать.

  66