Последние отзывы

  32  

— Не бойся, город не такой уж маленький. Если я увижу их обеих, то заблаговременно перейду на другую сторону улицы. Меня они не узнают, я ведь больше не крашусь, и волосы у меня почти белые.

Тойер с испугом отметил, что образ голой Ренаты Хорнунг с белыми волосами вызвал в его чреслах легкую вибрацию.

— Значит, мой адрес все еще указан, — услышал он ее слова. — Но скоро это наконец-то исправят.

— Да-да, — поддакнул он.

— Черкани мне как-нибудь открытку, Тойер. Или приезжай, тут красиво. Я буду смотреть на тебя и думать о том, как часто я смотрела вот так и ждала, что ты что-нибудь скажешь. Хоть что-то. Пусть даже просто «бе» или «ме».

— Бе, — произнес гаупткомиссар.

— Пока, мой дорогой.

— Пока.

После этого разговора гаупткомиссар испытал жесточайшую похоть. Средоточие его чресел, этот загадочный бутон, налился соком и приобрел цвет, который Тойер мог бы описать как «маджента» — или попросту «пурпурный», — если бы хоть чуточку разбирался в цветах. Раб своего организма пристыжено удалился в ванную, даже запер дверь и предался рукоблудию. Телефон, опять, нет, не вовремя. А вдруг это Ильдирим? Господи! Голый, выбежал из ванной. Звонил Лейдиг.

Ильдирим и ее подопечная сидели на кровати и не представляли, чем заняться. Накрапывал дождь, напротив грохотала строительная техника — возводили дом. Пахло совсем не морем, а дезодорантом, и вся поездка грозила обернуться полной катастрофой.

— Может, поедим где-нибудь, — предложила Бабетта.

Ильдирим взглянула на часы:

— Мы позавтракали всего полтора часа назад. Бабетта пожала плечами:

— Посмотрим телик?

— Вчера вечером я пробовала включить, но что-то не так, там только датский канал.

Бабетта склонила голову на плечо Ильдирим. Такие проявления близости всегда трогали прокурора, но сегодня плечо у нее ломило, постель была слишком мягкая, а комната слишком темная. Ресторан, где они завтракали, слишком ярко освещен. Море слишком далеко. Все это было несправедливо. Вот именно, несправедливо. Настроение было настолько отвратительное, что она даже разговаривать не хотела.

— Тойер-то звонил? — спросила девочка.

После ее вопроса Ильдирим стукнула себя ладонью по лбу и сморщилась от боли — она забыла про массивное кольцо на пальце, купленное осенью на «блошином рынке» в Гейдельберге. Ну вот, теперь будет шишка.

— Ах я, глупая корова! — посетовала Ильдирим. — Проклинаю целый день бедного Тойера, а сама не включила мобильный.

— Шишка будет, уже вздувается.

— Ладно, Бабетта… Занято. Засранец.

— Вы уже читали субботнюю «Рейн-Неккар-Цай-тунг»?

— Нет, а что?

— Да так.

— Тогда я, пожалуй, куплю газету на вокзале?

— Да, так будет лучше.

— Да у вас на меня ничего нет!

— Что? Не понял.

— Я хотел сказать — до завтра.

— Надеюсь, мы увидимся еще сегодня.

— Теперь свободно, но он не берет трубку. Просто невозможный тип. — Ильдирим швырнула трубку на кровать. — Ничего не понимаю.

Бабетта надрывно кашляла.

Они сидели на кровати. Дождь барабанил в окно.

— При отеле есть бассейн, — заикнулась было прокурор, а сама чувствовала, как у нее внутри зреет ком разрушительного, яростного бешенства. Вот-вот она слетит с катушек. С воплями начнет швырять на пол все, что подвернется под руку, излупит девочку, изнасилует администратора и закончит свои дни в какой-нибудь психиатрической лечебнице из обожженного кирпича, плетя макраме и поедая овсяную кашу.

— Послушай, мам, ведь я болею, да и вообще у меня нет охоты плавать в ссаках пенсионеров.

Затяжной дождь, бронхит, а теперь еще и грубые возражения — ведь нам четырнадцать!

— Бабетта, надо линять отсюда. Тут чудесно, но идет дождь, а дышишь ты не морским воздухом, а цементной пылью от соседней стройплощадки.

— Давай поедим?

— Сколько времени?

— Двенадцать.

— Ну тогда уже пора. Я еще немного подержу мобильный включенным, а потом вырублю, и поцелуй меня в зад, Тойер.

Дорогие читательницы и читатели «РНЦ»! Как мы объявляли заранее, сегодня опубликован первый выпуск нашей новой рубрики «Бортовой залп — журналистская смена в пути». Открывают ее Олаф Теобальд (23 года) и Роланд Фильганг (24 года). Оба изучают германистику в Гейдельберге. Уроженец Марбурга Теобальд на этот раз уступил своему товарищу из Базеля текстовую часть, а сам, будучи увлеченным фотографом, взялся за иллюстративный материал.

  32