— Почему?
— Ты сам знаешь.
— Не знаю.
— Ко всему прочему, ты еще и лжец?
— Я так редко лгу, что до сих пор не научился это делать как следует.
— Я больше тебе не верю. — Как горько она это говорит...
— Я заслужил такое отношение?
— Да уж...
— Хорошо. Не верьте. Не приходите больше. Я не буду искать встреч с вами, обещаю. Запомните только одно: в том, что я делал прошлой ночью — как бы это ни выглядело — не было ничего предосудительного или преступного. Я старался предотвратить катастрофу.
— Это каким же образом? — Горечь в ее голоске сплетается с едким сарказмом.
— Спросите у более сведущих людей: я плохо умею объяснять.
— Я и так знаю! Ты — чудовище!
— Простите, что прерываю вас, почтенная госпожа, но ответьте все-таки: что вы имеете в виду, когда награждаете меня этим «титулом»?
— Ты... Как это мерзко!
Эмоционально, но туманно. Ничего не получается...
— Шли бы вы домой... Тюрьма — не место для юной девушки.
— Между прочим, Рианна младше меня!
— И что?
— А ты... Мерзавец!
— Не знаю, почему вы цепляетесь за возраст, но заменить принцессу вы все равно не сумели бы.
Она не ответила. Всхлипнула и убежала. Когда топоток маленьких ног затих где-то в недрах галереи, я снова упал спиной на сырую подстилку, предаваясь сумбурным размышлениям.
Девочка расстроена, это и дураку ясно. Расстроена из-за меня. Но почему? Подумаешь, немного помял принцессу! До свадьбы все синяки заживут, тем более что свадьба будет не раньше, чем через пять—семь лет... Наверное, к тому времени Рианна станет настоящей красавицей. Стройной, величавой, изысканной. Отрастит длинные волосы. Вернет улыбку на лицо... Наверное. Увижу ли я превращение подростка во взрослую женщину? Вряд ли. Если меня не повесят сегодня и не четвертуют завтра, я протяну еще годик-два. Если повезет. Если буду держать ноги в тепле и не буду злоупотреблять крепкими напитками. Если буду вести себя тихо, как мышка, и запру на самый тяжелый засов нездоровое стремление помогать нуждающимся в помощи. Если...
Но я не успел тщательнее продумать дальнейший план действий, потому что пришли два дюжих стражника, чтобы препроводить вашего покорного слугу пред светлые очи коменданта Мирака.
* * *
Комендант выглядел совершенно несолидно, и я мог ему только посочувствовать. В самом деле, когда тебе едва-едва перевалило за тридцать, а поросль на лице и не думает становиться гуще, трудно внушать подчиненным страх и уважение. Чего бояться? Румяных щек? Прямого взгляда растерянных глаз, голубых, как небо над горными пиками? Да, статью природа не обидела этого человека, зато поскупилась на строгие краски. Коменданта Мирака трудно было бояться. Даже если бояться — стоило...
Мужчина, сидевший за массивным столом, оторвался от кипы бумаг — с плохо скрываемым облегчением, надо сказать, — и перевел взгляд на меня. С минуту мы играли в «гляделки», потом молча согласились на ничью, и комендант небрежным взмахом руки велел страже удалиться. Оставаясь один на один с преступником, он ничем не рисковал: увесистые браслеты наручников надежно удерживали запястья моих рук за спиной, доставляя вполне предсказуемое, но не слишком досадное неудобство.
Взгляд коменданта некоторое время беспорядочно перемещался по комнате, но, похоже, с обстановкой собственного кабинета глава города был знаком досконально, потому что ни один предмет не потребовал для себя более пяти секунд осмотра. Я ничего не имел против места своего настоящего пребывания: светло, свежий горный воздух из раскрытого окна, довольно тепло и сухо — но исполнять роль мебели в мои намерения не входило. Поэтому, когда комендант пошел «по второму кругу», я позволил себе наглость нарушить молчание:
— У вас есть ко мне вопросы?
— Что? — Растерянное недоумение. — А... да, пожалуй...
— Спрашивайте, — любезно разрешил я.
— Вопросы... Есть вопросы, конечно... — Коменданта глодали некие сомнения, это было видно невооруженным глазом.
— Ну так прекратите мямлить и переходите к делу! — Голубые глаза моргнули и уставились на меня так, будто видели впервые в жизни.
— Вы куда-то торопитесь? — вежливо, но холодно осведомился мой собеседник, наконец взяв себя в руки и сосредоточившись.
— В уютную темную камеру — куда же еще? Не сочтите мое поведение нахальным, но позвольте заметить: наверняка ваше время гораздо дороже моего, и я не смею надолго отвлекать вас от вопросов управления городом.