99 
Почему погонщики в дороге не спят? Но… Не может быть. Сонная Дорога?!
«Именно!..»
Самый жуткий кошмар путешественников, место, где нет ни «вчера», ни «завтра» — одно только бесконечное «сегодня», в котором несчастные обречены блуждать вечно. На Сонную Дорогу попадают, если все живые существа в караване задремлют хоть на одну минуту: должно быть лошадь плелась в полусне, если мы таки свернули сюда… Что же теперь делать?
«Прежде всего, не засыпать: если вы все заснете здесь, то уже никогда не проснетесь…»
Легко сказать «не спать», если вся обстановка вокруг располагает к дремоте!
«Ты уж постарайся…»
А что потом? Ведь этого мало, чтобы выбраться обратно в мир.
«Молиться о спасении не пробовал?..» — В словах Мантии нет даже тени насмешки.
Молиться? И только-то?
Я спрыгнул с козел в жидкую грязь, прошел вперед и взял лошадь под уздцы. Ты уж извини, милая, но повишу немного на тебе: глядишь, так нам обоим бодрствовать будет легче.
Темные глаза посмотрели на меня с сомнением, но возражений не последовало, и телега покатилась дальше, меся дорожную грязь.
Молиться, значит. А есть ли смысл в молитве? Говорят, что Сонная Дорога проходит между мирами, не принадлежа ни одному из них. Если это правда, какому богу мне жаловаться и кого просить? Кто сможет меня услышать? Только я сам: мои спутники спят глубоким сном, а лошади глубоко безразлична ее участь, потому что рядом шагает тот, кто несет ответственность. Круг замкнулся.
Ты любишь шутить, Пресветлая Владычица? Наверняка, любишь. Зачем иначе сотворила такую пакостную штуку, как Сонная Дорога? Не знаю, что ты находишь забавного в том, чтобы погрузить людей в сети сна: от спящих игрушек ни проку, ни забавы.
— Это верно, — доносится с обочины.
Голос. Звонкий. Детский. Что за фрэлл?!
Рядом с дорогой на поросшем мхом валуне сидит девочка. Совсем юная: лет десяти, не больше. Бледная, невесомая, со смешно торчащими в стороны косицами. С глубоким темным взглядом. В простой рубахе с чужого плеча, которое с легкостью заменяет крохе платье.
— Чего уставился? — Перекатываются в голосе серебряные монеты.
Монеты…
— Я тебя знаю!
— Да-а-а-а-а? — Недоверчиво тянет малышка. — Тогда тебе повезло больше, чем мне: я себя и не пытаюсь узнать.
— Ты… Это ты заставила меня посмотреть в Зеркало!
— Ну уж, и заставила… — Тонкогубый рот девчонки растягивается в довольной улыбке. — Всего лишь подтолкнула. Ты-то сам так и не решился бы.
— Это мое дело.
— Ты, правда, так считаешь?
Она посерьезнела, сползла с камня и, шлепая по мокрой глине, подошла поближе.
— Да.
— А вот врать — нехорошо!
Маленький пальчик поднятой руки грозно качнулся из стороны в сторону на уровне моей груди.
— Я не вру!
— Значит, лжешь. Обманываешь. Притворяешься. Такие слова тебе больше подходят?
— Ни одно из них!
— Вот ведь, упрямец… — она вздохнула, словно после тяжелой работы. — Ну да ладно, упрямство — вещь полезная. Хотя и вредная.
Наградив мое внимание сим противоречивым откровением, девочка повернулась и двинулась по дороге, словно приглашая следовать за ней. Я так и поступил, потому что других вариантов действий все равно в наличии не имелось.
Некоторое время грязь чавкала от наших шагов, но взглянув на голые ноги нежданной попутчицы, в очередной раз по щиколотку погрузившиеся в глиняную лужицу, я не выдержал: подхватил девчонку и усадил на лошадь, за что был удостоен загадочного взгляда и вопроса:
— Это еще зачем?
— Какая разница? — Опешил я. — Ты не хочешь прокатиться верхом?
Она помолчала.
— Может, и хочу. Но не просилась же! Так почему ты решил так сделать?
— Почему-почему… — Я дернул лошадь за уздечку, заставляя двигаться быстрее. — Потому что босиком — холодно. И ноги можешь поранить.
Девочка расхохоталась, обхватила шею лошади руками и долго хрюкала в гриву, а я вымещал досаду на попадавшихся под ноги камешках, поддевая их носком сапога и отправляя в полет.
Что смешного, скажите на милость? Опять выставил себя дураком, но в отличие от прочих ситуаций сейчас совсем не понимаю, почему надо мной смеются. Потому что проявил неумелую заботу? Это достойно осмеяния? Никогда бы не подумал.
— Извини, — фыркнули сзади.
Не отвечаю.
— Я же сказала: извини, — повторяется уже с меньшей долей смешливости в голосе.
99 
