78 
— Ещё бы. Иначе бы и не взялся.
Ослабляю хватку. Феечка, терпеливо дожидавшаяся возможности сбежать, тут же отлетает в сторону, но не спешит присесть на плечо Трэммину, предпочитая холодную незыблемость каменной ограды, а не живую плоть под коготками.
— И часто вы гуляете по ночам?
Он рассеянно поднимает голову, вглядывается в чёрное небо с редкими искрами звёзд:
— Когда есть повод.
— А сейчас он есть?
— Да. И предлагаю разделить его на двоих.
Приглашение пройтись рядом? Прогуляться? Странновато. Но дядя в кои-то веки не язвителен и насмешлив, а похож на человека, так почему бы и нет? От меня не убудет, а вдвоём идти по ночным улицам сподручнее, нежели в одиночку: лихие люди трижды подумают перед тем, как напасть.
— Хотите поговорить?
— И ты хочешь не меньше меня. Угадал?
Да, тема для беседы у меня имеется. Правда, она будет мало интересна кому-либо, но говорить я могу много, долго и цветисто. Только малосвязно ввиду большого количества ругательств, так и рвущихся наружу.
— Что вам нужно?
— Ох, и когда же ты научишься быть любезным, племянничек? — вздохнул Трэммин, пристраиваясь сбоку и задавая ритм шагов. — Правда, в твои годы я тоже любил повздорить и подерзить, но всегда знал меру, заметь! Всегда.
— Хотите сказать, нужно тщательнее выбирать, кого приветить, а кому отказать?
— Ну хоть что-то ты понял! Начинаю тобой гордиться. Не смейся, я говорю совершенно серьёзно. Верить или нет, выбирай сам, но сейчас... Разговор пойдёт вовсе не о вере.
— А о чём? О надежде? Или может быть, о любви?
Дядя качнул головой, пряча улыбку:
— Любовь — очень полезное чувство. Она делает людей уязвимыми и слабыми, превращая самую неприступную крепость в жалкий заборчик. В моих надеждах именно любовь сыграла главную роль... Но я опять отвлёкся. Лучше скажи, как тебе понравился dyen Райт? Молчишь? Тогда позволь ответить вместо тебя. Позволишь? Это ужасный человек, лишённый способности уважать хоть кого-либо. Только деньги и сила, вот что имеет для него значение.
Можно подумать, господин старший распорядитель ценит другие вещи! Но в одном он прав. Чувствую я себя просто чудовищно, и виной моего плачевного состояния является именно человек с больными ногами. Зато рассудок у хозяина Виноградного дома здоровее, чем у многих. Во сто крат.
— Полагаю, ему всё равно, кто и что о нём думает.
— Разумеется! Его мало заботят чужие чувства. А вот меня очень даже беспокоят. Зачем ты ходил в его дом?
Ага, вот мы и добрались до сути! Но правду я ведь всё равно не скажу. И потому, что не имею права раскрывать не принадлежащие мне секреты, и потому, что одну извинительную подать уже уплатил, а на вторую денег ещё не накопил.
— Вам хорошо известно, зачем меня обычно зовут.
— Избавиться от заклинаний, конечно же... Часом не от охранных?
В дядином голосе слышны любопытствующие нотки. Не к добру это, ох не к добру.
— Нет, дело гораздо проще. К охране отношения не имеет.
— Жаль, — вздохнул Трэммин. — Но возможно, оно и к лучшему: никто не заподозрит...
— Не заподозрит что?
Мой интерес оставили без внимания, заставляя от следующего вопроса насторожиться ещё больше:
— И ты придёшь сюда снова?
Приду. Возможно, не один десяток раз. Хотя сомневаюсь, что меня допустят до лечения той части тела, которую желает видеть во всеоружии Келли.
Приду, конечно. Но зачем это нужно знать господину старшему распорядителю?
— Какая разница?
— Ты не ответил.
А врать ведь бессмысленно: легко проследит и проверит. Стало быть, нужно говорить правду:
— Да.
— Через какое время?
— Вы задаёте странные вопросы.
— Разве? Просто любопытствую.
Да уж, простенькое такое любопытничанье... Но у меня нет желания играть словами, особенно на ночь глядя. Если ему что-то нужно, пусть говорит прямо.
— Какое значение для вас имеют мои ответы, если вы так настойчиво их добиваетесь?
Трэммин усмехнулся злее, чем полагалось для приятельской беседы, но справился с голосом, удержав чувства в узде:
— Сейчас я расскажу то, что известно лишь избранным и крайне неболтливым людям. Это дорогая тайна, но тебе... Тебе, пожалуй, можно её доверить. По-родственному. Ты же не предашь своего любимого дядюшку?
С превеликим удовольствием, если бы мог. Если бы было, кому и за что предавать. И если бы меня стали слушать.
78 
