Хорошая отговорка. На деле, конечно же, женщина просто не может всех подряд обращать в полное подчинение, потому что на известное мне действо нужно тратить время и силы.
- А ты был выбран, значит?
На ясном юном челе снова появились тучки.
- Был. Только теперь толку-то… Может, и вовсе до меня черед не дойдет.
- А та присяга, для чего она?
На меня посмотрели как на убогого.
- Чтобы верность свою доказать.
- Верность… А твои друзья, которые уже присягали, рассказывали, что с ними было?
Парнишка подумал и качнул головой:
- Нет. Никто ни слова не проронил. Только так ведь и должно быть! Присяга же только для Хозяйки и того, кто в верности клянется, а другим о тех делах и словах знать ни к чему.
Думаю, молчание было вызвано не гордостью, а стыдом. Кому же охота откровенничать о внезапно открывшихся уязвимых местах духа и тела? И кто сможет открыто признать, что оказался слабее призраков собственного сознания?
- А как Хозяйка выделяет тех, кто принес присягу? Милости свои дарует или еще что?
- Милости? - Мой вопрос снова поставил посыльного в тупик.- Да она и прочих не обижает ничем, ни на кого руку не подняла, никому в просьбе не отказала.
- Так зачем же тебе присяга нужна?
- Как зачем? Ведь это же честь!
В последнее слово он вложил весь пыл, на который был способен. До скуки знакомая картинка: стоит украсить будничное занятие затейливым, а еще лучше - тайным ритуалом, и посвященные будут задирать носы, а непосвященные - ползать на коленях, вымаливая возможность прикоснуться к неведомому.
Нет, парень, мне хоть и жаль расходовать оставшиеся силы на кого-то кроме себя самого, здесь, как говорится, сама Пре-светлая Владычица велела вмешаться!
- А прислуживать Хозяйке - честь? Незамедлительный и пылкий ответ подтвердил выбранное
мной направление атаки:
- Еще какая!
- А исполнять ее приказы?
- Спрашиваешь!
- Так сам посуди: тебя Хозяйка за едой послала, тебе велела нас накормить, а ты сам сказал, что мы для нее важнее присяги оказались. Куда уж больше чести-то?
Парнишка задумчиво запустил пятерню в белесые вихры.
- А ведь и верно… Что же получается? Что мне чести больше оказано, чем всем, кто присягу до меня приносил?
- Получается.
И ведь ни капли лжи ни в моих намеках, ни в его умозаключении. А о маленькой подробности вроде разницы между взглядом на ситуацию изнутри и снаружи имею право умолчать. Я уже одной ногой за Порогом, мне позволено вспомнить прошлые пристрастия и покуражиться напоследок.
- Ух ты! Тогда я на вас сердиться не буду.
Приятно сознавать. Ближайшие час, день, неделю ты точно не будешь сердиться, а потом… «Потом» для меня не настанет.
- Только другим не говори про честь и все прочее. А то об-завидуются.
- Еще как обзавидуются!
Он подхватил опустевшую корзинку и, весело насвистывая, затопал прочь по коридору.
Борг, как выяснилось, научившийся взвешивать мои слова на весах здравого смысла, посмотрел на меня с укоризной.
- Задурил голову мальцу… Не стыдно?
- Зато теперь у него есть повод для гордости, а не для обиды. А ты почему все еще сидишь? А ну, ноги в руки и вперед!
- Куда?
- За парнем! К своей деревне он тебя выведет, а дальше сам решай, куда отправишься.
- К деревне, значит… - Рыжий поднялся, немного пошатываясь.- А за тобой когда возвращаться?
Я едва удержался от того, чтобы не куснуть зло губу. Никогда, конечно же. Но если не совру, шанс спасти жизнь Борга будет безвозвратно и, что самое страшное, глупо упущен.
- Сам приду.
- Куда?
Эх… А куда надежнее всего отослать тебя, чтобы быть уверенным в твоей безопасности и скором восстановлении сил? Есть одно местечко, мало кому интересное.
- В Элл-Тэйн. Спросишь гостевой дом, где хозяином еще недавно был дуве Тарквен, тебе покажут.
- Я буду ждать,- сказал великан, исчезая в дверном проеме, и спокойное обещание почему-то сдавило мне грудь тяжелой цепью.
С величиной форы для Борга я все же ошибся: она составила не час и не два, а намного больше времени, все это время в мою голову то наперебой лезли совершенно разные мысли, то накатывала благостная пустота. Больше всего неудобств доставляли противоречивые ощущения, приходящие от плоти и уверяющие, что она легка, как никогда, но при этом не то что пальцы, а и веки отказывались шевелиться, будто каждое движение с недавних пор представляло собой немыслимо трудоемкое действие. К несчастью, я, застряв примерно посередине между апатией и злобой, отчетливо сознавал, что со мной происходит, и еще лучше понимал невозможность сопротивления.