Особенно,... 
92 
— Всё хорошо?
Тихий, ровный голос, но именно в его ровном течении и показном спокойствии кроются все мысли, что передумала женщина, тревожащаяся о своём ребёнке.
— Конечно, матушка. Разве может быть иначе?
Её глаза вздрагивают, на мгновение кажутся блестящими, словно от слёз, проходит умиротворённый вдох и...
— А если всё хорошо, какого аглиса мы должны сидеть дома в первый день Зимника?!
Обожаю Каулу. Готова отдать жизнь за своих детей, но не согласна пожертвовать ни минуткой, предназначенной для удовлетворения страсти побегать по лавкам и окунуться в праздничную суету. Впрочем, матушку можно понять: она ведь нарочно приехала ко мне в канун Зимника — повеселиться, поглядеть на нарядный город. Хотела бы только увидеть меня, написала бы письмо с просьбой заглянуть в Энхейм. Я бы не отказал. Наверное. Может быть.
— Собирайтесь поживее, лоботрясы!
Это матушка уже командует моими младшими братцами. Уверен, им тоже не было особенно интересно безвылазно торчать в мэноре больше суток, да ещё не понимать, по какой причине. Каула, разумеется, догадалась, не могла не догадаться, что со мной случилась беда, но мальчишкам не стала говорить. Хранила бы тайну до самых похорон, буде таковые наметились бы.
Однако здравая ли идея посетила голову матушки? Выйдя за границы Келлоса, моя семья окажется совершенно беззащитной перед любым злоумышленником, нанятым Подворьями. Не слишком много шансов, что так именно и произойдёт, но в нашей жизни частенько появляется короткое и ёмкое словечко «вдруг». Следовало бы сказать: «Никаких прогулок!». Сказать твёрдо и решительно. И всё же... Тогда пришлось бы объяснять причину своего внезапного превращения в домашнего тирана. Рассказывать о толщине волоска, на котором висит моя жизнь. Доставлять лишние переживания и без того не особенно безмятежной женщине. А уж представлять, какую бурную деятельность Каула развела бы для моей защиты... Только не это. И потому, что стыдно вновь оказаться беспомощным слюнтяем, и потому, что... Нет, достаточно и первой причины. Тем более, я могу защитить и себя, и других. Теперь могу.
Ну и быстрые! Оделись и собрались в считанные вдохи! Ай, молодцы! Но просто так, налегке и без охраны они из дома и шагу не сделают: уж я позабочусь!
Хис тяжёлым лбом тычется в мою ногу. Присаживаюсь на корточки, стараясь сдержать стон-эхо потревоженной раны, заглядываю в тёмные бусины внимательных глаз и шепчу:
— Сейчас мои родные пойдут погулять. Я прошу, чтобы ты пошёл с ними. Знаешь, зачем?
Конечно, знает, но неуверенно дёргает хвостом. Мол, меня к тебе сторожем определили, а вовсе не к твоим беспокойным родственникам.
— Они очень важны для меня. Важнее, чем моя жизнь. Если с ними что-нибудь случится... Мне будет плохо. Я не могу приказывать тебе, поэтому прошу: защищай их. Хотя бы сегодня, на прогулке.
Свесившийся из пасти язык шевельнулся, лизнул мою руку.
— Очень прошу.
Бусины глаз согласно мигнули.
— Матушка, у меня есть к вам маленькая просьба!
Каула обернулась, поправляя платок.
— Что-то хочешь заказать? Для письма или...
— Нет, не это. Возьмите Хиса с собой в город.
— Зачем? Мы ж не в Энхейме, чтоб с собаками гулять.
— Скажите лучше честно: мой пёс вам не нравится?
Матушка не ответила, но красноречиво сморщилась.
— И всё же... Он не будет вам обузой, к тому же подать уплачена, и ни один патрульный не придерётся.
— Ну...
Как же трудно уговорить женщину! Временами и вовсе невозможно.
— Просто тихо походит за вами, познакомится с городом, а в случае чего...
— В каком случае? — Быстро переспросила Каула, не успев скрыть волнение.
— К примеру, в случае, способном испортить одежду и не только её.
Она поняла меня сразу, без дальнейших уточнений:
— Действительно, почему бы не взять собачку? Ну-ка, пёсик, идём! Погуляем!
Хис вперевалочку направился к распахнутой входной двери, на пороге которой матушка обернулась и посмотрела на меня с немым вопросом: «А как же ты?». Я улыбнулся и помахал рукой:
— До темноты-то вернётесь?
— Постараемся. Ты будешь дома?
— Всё время.
— Обещаешь?
— Ну куда я могу деться?
На сей счёт у Каулы было много версий, но доверять их словам при малолетних свидетелях она не стала: вздохнула, погрозила мне пальцем и спустилась с крыльца. А я закрыл дверь и поплёлся в свою комнату на поиски сменной одежды. Потому что светить дырками на груди ни перед братьями, ни перед другими обитателями дома не хотелось.
92 
