Последние отзывы

  62  

Солнце пробивалось сквозь щели в старых ставнях, оставляя на потолке золотые полосы и ими же раскрашивая коричневое одеяло. Первое, что увидел Филипп, проснувшись поздним воскресным утром, была нить солнечного света, растянувшаяся на его руке, лежащей на покрывале. Он отдернул руку и, перевернувшись на бок, потянулся к Сенте. Сенты не было. Она ушла.

Она удивила его опять. Он сел в постели, уже охваченный страхом того, что она его бросила и он никогда не встретится с ней, как увидел на подушке записку:

Почему она не написала «с любовью»? Какая разница. Она же оставила записку. Дождаться? Да он прождал бы целую вечность!.

На часах было начало двенадцатого. Просто обычно Филипп всегда недосыпал, никогда не спал больше пяти-шести часов. Неудивительно, что он так устал и заснул как убитый. Даже вроде бы окончательно проснувшись, он был еще сонный и лежал и думал о Сенте, успокоенный и счастливый, потому что сознание его, занятое Сентой, было свободно от тревог и страхов. Но что-то не давало остаться беззаботным: прокралась мысль о Черил. Вдруг чудовищность увиденного поразила Филиппа. Он испытал тогда сильное потрясение — теперь оно прошло. Он сразу же почувствовал, что нельзя это так оставить, нельзя притворяться, что ничего не видел, надо поговорить с Черил. В противном случае когда-нибудь неизбежно позвонят из полиции и сообщат, что Черил арестована по обвинению в краже. Может, лучше сначала рассказать обо всем матери?

Филипп уже не мог просто лежать на кровати. Он встал, сумел кое-как умыться в грязном углу, где был туалет и капающий, перевязанный тряпьем медный кран над ванной. Вернувшись в комнату, Филипп отворил ставни и открыл окно. Сента говорила, что держит окна запертыми, чтобы не залетали мухи. Да, как только оконная рама поддалась, большая мясная муха прожужжала мимо щеки Филиппа. Но что поделать: в комнате ведь просто невозможно дышать. Стоял погожий сияющий летний день — невероятно после такой промозглой пасмурной недели. Короткие тени на бетоне были серыми, а солнечный свет — обжигающим и ослепительно белым.

Затем произошло нечто новое, что взволновало Филиппа и принесло ему огромное удовольствие: он заметил, как Сента подходит к дому. На ней были джинсы и кроссовки — что-то из ряда вон выходящее, он же никогда не видел Сенту в брюках. Узнал бы он ее, не наклонись она к ограде и не посмотри сквозь прутья? Она просунула между ними голову, потом в тоске протянула Филиппу руку тыльной стороной ладони, будто хотела взять его руку в свою. Потом отдернула ее и спустилась по ступенькам. Внимательно вслушиваясь, Филипп различал каждый ее шаг: Сента идет по коридору, вниз по проходу, вниз по лестнице.

Вошла она неторопливо. Закрыла за собой дверь с чрезмерной осторожностью, словно в доме все спят. Филипп подумал, можно ли говорить о белокожем человеке, на щеках которого никогда не проступает румянец, что он бледен. Кожа Сенты казалась зеленовато-серебристой. Кроме джинсов и кроссовок на ней была какая-то свободная хлопковая блузка темно-красного цвета с черным кожаным поясом. Волосы под плоской вельветовой мальчишеской кепкой были заплетены или завязаны на макушке. Сента сняла кепку, бросила на кровать и встряхнула волосами. В мутном грязном зеркале Филипп видел, как она смотрит на него, как губы ее расплываются в улыбке, видел ее спину, волосы, спадающие на плечи огромным серебряным веером.

Сента протянула ему руку, он взял ее ладонь в свою и потянул к себе, к краю постели. Она откинула волосы, повернулась и приблизила свое лицо к нему, поцеловала в губы, довольно холодные для такого теплого дня.

— Где ты была, Сента?

— Ты ведь не волновался, Филипп? Прочитал мою записку?

— Конечно, да, спасибо, что оставила. Но ты так и не ответила, куда ходила, а написала только, что это очень важно.

— Да, важно. Это было очень важно. Ты не догадываешься?

Почему он сразу подумал о Черил? Почему предположил, что Сента была у сестры и сказала ей о том, о чем он предпочел бы промолчать? Филипп не ответил. Сента говорила тихо, почти касаясь губами его кожи.

— Я уезжала, чтобы сделать то же, что ты сделал для меня. Я доказала свою любовь к тебе, Филипп.

Странно, как от любого упоминания об этих поступках друг для друга ему становилось не по себе. Не просто не по себе — он чувствовал отвращение, желание сразу же отпрянуть, отдалиться. В те несколько секунд Филипп подумал: она, наверное, собирается навязать мне свою философию, но я тоже научу ее своей, пора прекратить эти фантазии.

  62