Особенно,... 
67 
- Выйдите, — наконец проговорил офицер, — мы должны вас обыскать, таков порядок.
Окаемов вздрогнул, уловив в одном слове почти незаметный акцент, но его не мог сказать русский ни при каких обстоятельствах, а только уроженец баварской земли, да и по самому виду солдат он угадал недоброе, успел шепнуть Лебедеву:
— Немцы!
Офицер вдруг схватил Лебедева за шиворот и грубо выдернул из-за руля на дорогу.
- Выходить! Руки вверх! — вырвал из кобуры пистолет и потряс им: — Это шпионы! Обыскать машину!
Егор понял, что это конец. Сейчас их постреляют, он видел лица солдат и только теперь стал читать их; это были тупо застывшие нерусские лица, хотя форма и оружие были тщательно подобраны, даже с некоторой индивидуальной небрежностью. Молнией полыхнул в сознании страх за Ирину, он ей успел шепнуть:
- Как только крикну, лезь под машину, — поймал ее недоуменный взгляд и твердым своим взглядом погасил все сомнения в ней. Они медленно вышли с поднятыми руками, офицер обыскивал Лебедева, и Егор уловил самый нужный момент, когда четверо солдат сунулись в машину, а остальные успокоенно приспустили винтовки.
- Перекат! — Он швырнул Ирину к передним колесам на землю и сделал самое главное, обезглавил группу врага, почти в прямом смысле.
Оглушительным ударом своего крепкого ботинка, точно попал в висок офицера, и звук раздался, как на футбольном поле, когда бьют по мячу. С удовлетворением услышал хряск позвонков, мгновением ввел себя в состояние Казачьего Спаса, издал такой звериный вопль, что парализовал всех. Чтобы отвлечь внимание солдат от Ирины и Лебедева, он ринулся в самую гущу врагов, и Ирина видела там какой-то страшный маховик, разметывающий намертво вооруженных и сильных немцев. Окаемов и Селянинов катались по дороге и лупили из пистолетов по заметавшимся у машины, валя их намертво. Врагов было много, и Егор работал неистово. Он снова ловил их недоумение и смертные мысли и постигал их последний взлет. Вот один, со спины, размахнулся штыком, и Егор чуял холодеющим затылком граненую, русскую сталь, намерившуюся его убить чужой волей. Мгновенно уклонившись и перехватив рукой винтовку, он придал инерцию противнику к себе, а когда тот налетел близко, воспользовался самым страшным приемом своего учителя Кацумато… Два его еще больных, обожженных, моленных пальца вошли в глаза врага и череп по самые корешки. Егор выдернул их и сам, ослепленный боем, уже летел через кювет за убегающими диверсантами, с прыжка ударял ногой им в поясницы и слышал хруст ломаемых позвоночников, одним движением обхватывал голову локтем и сворачивал шеи… он забыл совсем о пистолете, об обычном оружии, он неистово убивал врагов древним казачьим способом — голыми руками и так вошел в это, так сильно взбунтовалась в нем энергия, что он уже неосознанно что-то кричал. И этот страшный, душераздирающий и леденящий крик поражал волю не только врага, но и онемевшего Лебедева, видящего это избиение, лежащего на дороге с пистолетом и боящегося стрелять, чтобы не зацепить вошедшего в раж Быкова.
Ирина с ужасом глядела из-под машины на Егора; нет, ей не жалко было врага, она еще не осознала толком, кто это, она лежала и чуяла своим нутром всю ту великую силу Егора, его необузданность и стремительность… в бою и любви… Горячие волны окатывали ее, она царапала руками землю, словно волчица, вырывая логово себе и своему грядущему потомству, караулила и ловила каждое незримое движение Быкова, подсказывала ему мысленно об опасности сзади… она слилась в этот миг с ним, была его частью, его силой и умением, его волей и страстью побеждать. Егор помнил о ней каждую растянувшуюся в вечность секунду, он успевал поймать взглядом ее образ под машиной, и сердце ликовало, что она жива, что она спасена, что эти нелепые, неуклюжие твари не причинят ей зла. Только за то, что они посягнули на самое святое, что есть у него, они должны умереть, уйти из этого мира, рассыпаться атомами и напитать, удобрить русскую землю, как удобряли ее тысячелетиями все враги, ступившие на ее светлый лик грязными ногами. Он убил всех! И никакой пощады не желали его руки и его голова к диверсантам, он слышал крик Лебедева:
— Возьми-и одного «языка-а-а»!
Но не смог сдержать себя в полете, настигая его, видя нож в руке немца… Он бы его взял и оставил жить, но на миг представя, как этот нож входит под голубиную грудь Ирины, как этот сильный битюг лапает руками ее, валит и насилует, гогочет в похоти над ее телом, сам не помня себя, с удесятеренной силой так ударил раскрытой ладонью под ребро его, отведя левой рукой удар ножа, что его пальцы прошли легко сквозь гимнастерку, разломили ребра, прошили грудь. Немец еще стоял на ногах, он был силен и тренирован, он еще не осознавал происходящее. Егор легонько толкнул его в плечо и уложил на чужой земле отдыхать навеки…
67 
