Последние отзывы

  33  

— Переднюем тут, будем спать по очереди, — распорядился Егор.

Высокая переспелая пшеница колыхалась над ними от ветра, шептала, роняя зерна. Николай жалостливо и любовно срывал колоски, тер их в руках и выдувал ость. Губами нежно собирал с ладони тугие зерна, медленно и сладостно жевал, зажмурив от наслаждения глаза. Сокрушенно выдохнул:

- Гос-спо-оди-и! Сколь хлеба зазря пропадает… Грех-то какой, а небось люди где-нибудь от голода мрут… Хоть оставайся тут и коси, молоти… Не могу глядеть на такое горе, сколь хлеба… И мы тут примяли круговину, теперь не поднять, надо хоть колоски оборвать, кутью сварим, — он зашелестел мятыми стеблями, обламывая колоски и складывая их в сумку от противогаза.

Как накосишься вдоволь, разбудишь меня, — шутливо проговорил Окаемов, — а мы пока поспим… Все одно немцам не достанется пшеница, ночью подожжем поле.

Да ты что! А вдруг наши наступят, иль партизаны.

— Не-е… я хлеб жечь не стану и вам не дозволю, пусть лучше враги съедят и подавятся, но палить хлеб грех великий, неотмывный, — зашипел возмущенно Николай, — да он и осыпается уж… трудов стоит много его собрать без потерь, мышам и птицам пропитание. Эх! Будь она проклята эта война… Некому хлебушек убрать. Беда.

Егор проснулся в полдень. Николай спал, положив под голову набитую колосьями противогазную сумку и обрушив полный котелок отборной пшеницы. Окаемов лежал на животе и внимательно следил за двумя спарившимися кузнечиками, медленно ползущими по стеблю пшеницы вверх. Глаза Ильи часто и влажно взмаргивали, он так увлекся созерцанием, что вздрогнул от шевеления Егора и недоуменно, откуда-то издалека вернулся на это поле, вернулся с неохотой и расстроенно.

— Видишь, — прошептал он и кивнул головой на кузнечиков, — так интересно-о… кавалер ее долго уговаривал, стрекотал, крылышки топорщил, усами шевелил… Ну прямо гусар. И вот чудо! Любовь — это бессмертие. Вечность. Все как у людей… Если человека любят, он и живет много, и болезни его обходят стороной, и дел сотворит несть числа за свою долгую и счастливую жизнь… Жизнь в нелюбви — это смерть! Нет ничего страшнее одиночества и ощущения, что ты никому не нужен… Но самое безутешное — потеря любимого человека. В крепких русских семьях зачастую один из супругов сразу же уходит вслед за любимым в горний мир и почитает за великое счастье оказаться опять с ним вместе.

Егор лежал навзничь и смотрел на белую чистоту облаков, молча слушал Окаемова и видел образ Арины. Она всколыхнула неясную и светлую печаль в его душе, горючую тоску о прожитой жизни, она верно сказала в напутствии, угадала все в нем: что чаще приходилось сталкиваться со злом, чем с добром, многим верил, а его предавали, искал тепла, а находил холод… Особенно больно ударила его изменой жена с тем ученым-лиходеем, убитым тунгусской стрелой от ловушки на крупного зверя. Все пошло прахом… Но более всего тоска и печаль охолонула о погибшей в бурунах перекатов Тимптона хрупкой и дорогой сердцу первой любви… Марико… Она всплыла в памяти омороком, и Егор в этот миг вдруг понял, что все эти прошлые годы тосковал о ней, помнил ее, видел во снах. Окаемов все говорил и говорил, потом затих и уснул, а Быков все смотрел снизу на тихий бег табунящихся к востоку облаков, печально провожая их за леса и долы, в невесть какие пространства безмерной России.

Николай засмеялся во сне, и Егор посмотрел на него. По лицу спящего блуждала такая радостная улыбка, так сбежались морщинки у висков и раскрылись губы, что верным делом снилась ему Настюха и соловьиная Вологда или село родное Барское в майские дни.

Селянинов и впрямь спешил с гармонью на плече и веселой Настей, одетой празднично, светящейся, бойкой песенницей на луг, где кружились в игрищах парни и девки, слышен был звон балалаек и рев гармоней, и наяривали вовсю соловьи в кустах над рекой…

Сон Окаемова был высок и далек… Затянутый в тесный мундир на выпускном балу… Офицер… Слегка надменный, целеустремленный, подчас циничный от чрезмерных знаний и успехов… Любим в кругу друзей и женщин, хоть рдел от взглядов их и тонок был в искусствах… Бал, музыка, шампанское, круженье пар изысканно учтивых. И вот она, та памятная встреча. Стоит скромна, потупив взор, нарядна, испуганно взглянет и вновь за веер свой… Какой-то пес блудливый вился рядом из старших офицеров, вот нахал… Она ему ответила отказом… Каков наглец, он снова шепчет ей… И полыхнули щеки, шея, руки. Замкнутые уста и… веером хлестнула наглеца. О, гнев каков, о ярость глаз девичьих и жалкий поиск их в толпе того, кто защитит… Божественна, стройна… Наталья ищет… Его нашла, глазами говорит… «Спасите же меня!»

  33