- Не станем, — прошептал Солнышкин, — но и пощады врагам не дадим! — он застонал и медленно осел… как бы уходя в здоровый сон после тяжелой болезни.
Мошняков и Егор едва успели подхватить грузное тело Солнышкина и мягко опустили на плащ-палатку.
- Душа намучилась у него, — кивнул Селянинов со вздохом на здоровяка. Потом как-то по-мужицки просто и укорно сказал: — Хватит митинговать-то, хоронить человека надо…
Двое бельцов молча понесли за ним убитого в кусты.
Где-то недалеко за лесом в деревне вовсю наяривала гармонь и доплывали раздольные русские песни. Видимо, гуляли на встрече фронтовиков; а еще ближе страдальный голос завел одинокую песню, блуждающую по лесам. Вдовья печаль и слезная тоска слышались в ней. Высокий женский голос ворожил:
- Ска-аза-али, ми-илый по-оме-ер,
- Во гробе лежит,
- Он больше не встанет,
- Ко мне не придет,
- Словечко не скажет,
- К груди не прижмет.
- Иду, месяц светит,
- А ночь так темна,
- Но милый не встретил,
- Осталась одна…
Все заслушались, только пугающий хряск саперной лопатки из густых кустов, безжалостно режущей корни трав и молодого подроста, мешал внимать…
* * *
Они безотдыхно шли всю ночь в район запасного сосредоточения разведшколы. Солнышкин уже сам передвигался, но временами его опять насильно укладывали на плащ- палатку и несли. Вел Мошняков, изредка сверяясь по компасу. Остановились на дневку и тут услышали гул самолетов, они низко летали над лесом, и Окаемов с печалью сказал Егору:
- Так же нас нащупывали в Полесье. Где же нам опять сыскать Княжий остров спасения? Летчики не ведают, что творят… исполняют приказ главного охотника…
- Как бы до Ирины не добрались, — высказал вслух свои мысли Егор.
- Кроме Лебедева и тебя об их местонахождении никто не знает, а генерал наш — кремень. Жив ли он? Как его не хватает сейчас! Как несправедливо! Все празднуют победу, а мы, вложившие столько сил в нее, вынуждены скрываться. Не дрогнули бы ребята, у них тоже невесты, матери и отцы ждут. Столько слез теперь в их домах и столь ожидания… Разберемся, а потом выдадим настоящие документы и отпустим на побывку. Нельзя сердца родных терзать…
- Я думаю, что бельцы не отступятся, но отдохнуть им надо. Мне бы тоже к Ирине наведаться, пешком бы ушел, так соскучился.
- Сходишь, сходишь… Только бы не обнаружили полуторку сверху и не пустили собак по нашему следу, тогда могут раскрыть базу…
- Чтобы сбить собак, надо или водой уходить, или на товарняке пару разъездов проскочить, — вмешался в разговор Мошняков. — Хоть бы табак был, присыпать следы, да никто не курит. Илий отучил… Он меня разок и увидал с цигаркой в монастырском саду, да так ласково гутариг: «Радость моя, что же ты грязный палец дьявола сосешь? Ить он тебя когтем проткнет мерзким…» Я как представил это! Как рукой сняло курево, — Мошняков обеспокоенно вслушался и проговорил: — Малость передохнули и айда! Если тут настигнут — худо…
— Что ж, пошли, — вздохнул Окаемов.
Они осторожно двигались лесом, всякий раз маскируясь, когда налетал самолет, и к вечеру вышли к железнодорожной ветке. Затаились в кустах у разъезда и в потемках забрались на остановившийся товарняк. Эшелон катил без остановки, вырвал их за сотню километров из зоны поиска. К базе пришлось немного возвращаться, на рассвете третьего дня вышли к условленному месту.
В тайнике нашли пакет. Окаемов разорвал его и сразу угадал руку Лебедева, его стиль письма, хоть оно было отпечатано на машинке. Выстроил людей и зачитал приказ. Всем надлежало выехать на родину и отдыхать до определенного времени, ждать особых распоряжений. В пакете лежали искусно выполненные документы на каждого бельца, наконец-то с подлинной фамилией; четко расписано, где воевал, с печатями и штампами частей. Документы были умело состарены, не вызывали никаких подозрений. Лебедев и его помощники знали свое дело крепко. Окаемов раздал документы, ордена и медали, велел сделать нашивки о ранениях. В приказе предписывалось не являться на базу для ее сохранности и чтобы не вывести на нее чужих. На всякий случай был указан схорон с продуктами и оружием, недалеко, в сосновом бору. Илья Иванович немедленно этим воспользовался, чтобы люди передохнули.
Они отыскали тщательно замаскированный дерном люк на холме и опустились в глубокое сухое подземелье. Вдоль стен помещений тянулись общие широкие нары, укрытые матрацами и солдатскими одеялами. Стены подземного блиндажа из трех больших комнат забраны сплошь бревнами и толстым накатом. У длинного стола коробки свечей, ящиков консервов, солонина в бочках, сухари в металлических коробках и иные припасы. Прямо в блиндаж выведен откуда-то водопровод, а в долгом отвилке отрыт и закрыт плотно дверью гальюн. Мошняков быстро все обследовал и довольно промолвил: