Особенно,... 
154 
Но враг не унимался. Было состряпано дело и арестован Лебедев. Фальшивые документы обвинения делались наспех, и при допросах Лебедев разбивал все доводы следователей четкими ответами, иной раз и самих загонял в угол, уличив в клевете. Трое суток они мучились с ним, но так и не смогли ничего путного состряпать. Только их это особо не смущало. Набитой рукой за тридцатые страшные годы было сфабриковано столько обвинений в шпионаже в пользу Германии и Японии, что Лебедев понял: его в любой миг могут просто убить в камере — живым не выпустят.
С большим трудом и риском удалось подать весточку Скарабееву с координатами, где он находится. И тот снова обратился к Сталину.
В камеру к Лебедеву явился сам Берия, напыщенный карлик с амбициями великана, гадкий в своей животной ярости. Он бесился и орал, требовал подписать какой-то документ, но Лебедев только усмехался, глядя на этого бешеного вонючего хорька. Наконец Берия угомонился и зловеще заключил:
- Я доложил наверх, что ты сознался во всем и уже расстрелян, так что не обольщайся… Я здесь командую парадом и смогу помиловать только при одном условии… Если назовешь имена своих людей, побывавших недавно в Черниговском монастыре. Там были убиты мой заместитель и десяток офицеров НКВД, убиты голыми руками. Это твои волкодавы поработали?
— А может быть, это немецкая разведка…
- Немцам русские иконы не нужны… Быстро имена — и ты свободен.
— У меня нет сведений.
— Тогда сдохнешь тут!
— Вы срываете важное государственное дело…
- Какое? Игры с иконами? Ха-ха… За такие делишки к стенке ставили. Да и сейчас не поздно…
— Я ничего не знаю и не скажу.
- Ладно… временно освободим тебя, а что морда побита, так это ты в машине соскочил в кювет и ударился, понял?
Лебедев молчал. Спокойно смотрел на изгаляющегося зверя, и его мутило до тошноты от его вида, от внутренней вони, исходящей из этой пасти, сожравшей тысячи невинных людей, от хищного взгляда за стеклами пенсне, противило от маленьких ручек и вихлявых ножек, от высоких каблуков карлика-кровопийцы. Но он сдерживал себя невероятными усилиями, мозг работал четко и все запоминал, профессионально откладывал в памяти лица подручных этого палача, имена следователей и конвоиров, авось доведется встретиться ему или его ребятам с исчадием ада. И он ликовал в душе, что сумел организовать и подготовить людей для тайной борьбы с ними; они уже действовали, действовали дерзко, если сумели обезвредить такие чины и так много… В мыслях его отодвинулась война с немцами, на родной земле шла священная война с этими выродками, она была важнее и изощреннее, не менее жертвенна и опустошительна для народа, чем потери на явной передовой… Лебедев не сдержался и улыбнулся, весело обронил:
— Согласен, что побился в машине.
- Отпустите его, мы еще встретимся, — люто ухмыльнулся Берия и ушел со своей охраной в подвалы, откуда вскоре доплыл душераздирающий вопль и хохот…
Лебедеву вернули личные вещи и оружие и посадили между двоих конвоиров в машину, которая понеслась улицами Москвы все дальше от центра. Лебедев понял, что зловещий план Берии еще не завершен… сейчас его вывезут за город и шлепнут в спину при попытке к бегству… Он осторожно нащупал оружие и опомнился вовремя… ему вернули пистолет, как часть этого плана, чтобы он первым начал свалку…
Положение становилось безвыходным, Лебедев нутром чуял, что сейчас будет конец. И тут пришел на память единственный урок, который успел дать ему неустрашимый казак Быков… Именно для такой, тесной драки, когда противник наваливается. Он успокоил бешеные толчки сердца и расслабился, как учил Егор. Горячие токи побежали по членам, прояснело сознание и только запела в голове заветная молитва Казачьего Спаса, как его охватило такое ликующее состояние простора, такая русская необузданность и вера, такое желание жить и творить, любить, видеть солнце и своих ребятишек, свою любимую, родимые кресты дедов и свое кержацкое село на Алтае, что он только краешком сознания ощущал, что машина остановилась и провожатые сунули руки в карманы за оружием… он услышал в себе все нарастающий свист, словно сокол падал с небес, словно огненная стрела святого Георгия исторглась из самого его сердца, и он не мог уже сдержать в себе стихию действия… пальцы его рук превратились в трехгранные русские штыки, а кулаки в пушечные ядра…
154 
