Особенно,... 
304 
Как соблазнитель Брандо был совершенно неуклюж, не заслуживал внимания и как любовник. Но это не помешало ему обзавестись неисчислимой когортой сексуальных партнеров: женщин, мужчин и созданий "среднего рода".
Первая моя встреча с Брандо произошла в октябре 1955 года в столовой студии "Парамаунт", своей шумной атмосферой напоминающей вокзал в Бомбее. Я никак не могла привыкнуть к американским нравам. Мне было непонятно, как такие звезды кино могут поглощать немыслимые количества пищи, стараясь при этом перекричать оглушительный гомон столовой, волнуясь и размахивая руками.
Я сидела за столиком с Гарри Минсем и А. Лилем, ассистентом продюсера фильма "Горы", в котором я тогда была занята. Неожиданно почувствовали, что какой-то мужчина пристально меня разглядывает. Заметив мой взгляд, мужчина поспешно отвернулся и принялся изучать затылок впереди сидящей блондинки. Но чуть позже он подошел к моему столику, и Лиль представил нас.
"Привет", – сказал он. Его голос напоминал скрежетание гусениц, а волосы были цвета соломы, тяжелые массивные челюсти выражали смесь ностальгии, чувственности и равнодушия одновременно, а в серо-голубых глазах в шалаше бровей угадывались страстность и неистощимая сила.
Я улыбнулась, он смутился. Я наклонила голову, он еще больше смутился и поспешил ретироваться. Так началось наше знакомство.
…Лишь позже из хроники голливудских газет, где я прочитала о нашем с ним обеде, я поняла, что Брандо, возможно, самый популярный актер Америки. А я даже не догадывалась об этом. Мое неведение относительно него забавляло Марлона.
Я переспала с ним больше из любопытства. Его манера ухаживать была полна хитростей гильотины. В тот вечер мы смотрели телевизор у меня дома. Не говоря ни слова, Марлон взял меня на руки и отнес в спальню. Когда я после поинтересовалась у него, было ли это что-то вроде изнасилования, он ответил: "Изнасилование – это просто атака дружественной армии".
В любви он был очень эгоистичным партнером, ищущим пыла и естественности, но в гамме его чувств абсолютно отсутствовала нежность. Я знала, что Брандо имеет сексуальные отношения "всех видов" со всеми «видами» партнеров. Он сам говорил, что хочет испробовать все.
Связь наша продолжалась, но я всегда ощущала ее непрочность. После занятий любовью Брандо мог исчезнуть, не говоря ни слова. Он никогда не плел таинственный кокон, обычный для многих любовников, редко вспоминал о маленьких знаках внимания, таких как цветы и шоколад, а после ссор со мной Марлон всегда звонил не иначе как в три часа ночи.
Появляться на публике с Брандо означало потакать причудам его многочисленных поклонников. Одни хотели "прикоснуться к девушке, к которой прикасался Марлон", другие, более агрессивные, стремились получить от меня перчатку или платок на память. Некоторые млели, другие становились идиотами, немыми, глухими, заиками или пытались, что еще хуже, перенять его грубую манеру общения. Это был "синдром звезды кино"…
Когда я заболела и меня положили в больницу, Марлона словно бы подменили: он стал необыкновенно нежен и внимателен ко мне. А однажды, войдя ко мне в палату, с порога заявил: "Должен сказать тебе кое-что важное. Ты знаешь мои чувства к тебе. Я хочу на тебе жениться".
Наша помолвка не изменила отношений. Брандо продолжал навещать меня в больнице, а в отъезде писал мне двусмысленные письма, в которых часто подсмеивался надо мной. С огромным удовольствием он обзывал меня "толстой задницей". И этому не было конца. Одно письмо он даже начал так: "Анна, должен уведомить тебя, что твой зад стал просто гигантским. Позволь мне тебе это говорить столько раз, сколько мне нравится. Я знаю, что только по своей природной чувствительности ты первое время будешь запрещать мне толкать тележку, на которой будет отдыхать твой зад, но через некоторое время ты к этому привыкнешь". С тем же ребячеством я возвращала ему в письмах всякие определения, относящиеся к его "нашпигованным окорокам".
Через неделю Марлон объявился с обручальным кольцом – четыре группы жемчужин, вделанных в платину. Прежде чем сообщить об этом "важном сюрпризе", он долго рассматривал мой мизинец.
Когда я вышла из больницы и в течение первых недель приходила в себя, Марлон часто сопровождал меня в кино или возил обедать в ресторан. При этом он неизменно использовал свою вторую машину, старый "фольксваген", забитую банками из-под пива, обертками «Макдональдса» и страницами из старых журналов. В чем бы я ни была – в вечернем платье или в шелковом сари, – эта мусорница на колесах постоянно отвозила меня в ресторан, как премьер-министра. А шикарный белый «Тандерберд» – подарок Марлону Сэма Голдвина за роль в одном из фильмов – неизменно оставался в гараже для сугубо частных поездок Брандо. Такой фетишизм был неотъемлемой чертой Марлона.
304 
