— Ты сбрил бороду, — промямлил я, как полный идиот.
— Энгельбертина сбрила. Так как тебе?
— Без нее гораздо лучше, — вмешалась Энгельбертина.
— Твое мнение мне уже известно, — отмахнулся Эрик, — я спрашиваю Берни.
Я пожал плечами.
— Без нее тебе гораздо лучше, — повторил я.
— Ты выглядишь моложе, — добавила Энгельбертина. — Моложе и красивее.
— Ты нарочно так говоришь.
— Нет, это правда. Ну скажи ты, Берни!
Я кивнул, теперь внимательно разглядывая лицо Эрика. В чертах его проскальзывало что-то смутно знакомое. Перебитый нос, воинственный подбородок, плотно сомкнутые губы и гладкий лоб.
— Моложе? Да, по-моему, да. Но есть что-то еще, не могу определить точно — что. — Я покрутил головой. — Нет, не пойму. Может, Эрик, ты на самом деле был прав, когда сказал, что тебе кажется, будто мы встречались прежде. Теперь, когда ты избавился от охранника на физиономии, твое лицо кажется мне таким знакомым…
— Правда? — переспросил он неуверенно, будто и сам сомневался.
Энгельбертина шумно, досадливо фыркнула:
— Вы что, не видите? До чего ж вы оба глупые! Это ж очевидно! Вы похожи, как братья. Ну да! Как братья!
Мы с Груэном взглянули друг на друга и тут же поняли: а она права! Мы действительно похожи. Но Энгельбертина все-таки притащила зеркало и заставила нас наклониться друг к другу и посмотреть на отражение.
— Вот кого один напоминал другому, когда вы смотрели друг на друга! — победно объявила она. — Самого себя!
— Я всегда хотел иметь старшего брата, — сказал Груэн.
— Почему это «старшего»? — возмутился я.
— Но это же правда. — Эрик принялся набивать трубку. — Ты выглядишь, как моя постаревшая копия. Побольше седины, определенно больше побитый жизнью. И еще. Мне кажется, у тебя вид не такой умный, как у меня. А может, просто озадаченный. Будто ты никак не можешь вспомнить, где ты забыл шляпу.
— Ты забыл упомянуть, что я повыше ростом, — перебил я. — Сантиметров на семьдесят.
Взглянув на меня в упор, он ухмыльнулся и закурил трубку.
— Нет, по зрелом размышлении ты все-таки намного глупее меня. Глупый детектив.
Я вспомнил Бритту Варцок: бессмысленно, что она наняла меня, если подозревала, что отец Готовина сам связан с «Товариществом». А может, знала наверняка, а я был слишком глуп и не распознал, какова на самом деле была ее цель. Да, похоже, так оно и есть: я — глупый детектив.
25
На следующий день приехал на уик-энд Генрих Хенкель и объявил, что сразу же отправится в свою лабораторию. Груэн не слишком хорошо себя чувствовал и остался в постели, и Хенкель пригласил с собой меня.
— Ты ведь к тому же, — добавил он, — толком не видел Гармиш-Партенкирхена, а, Берни?
— Нет еще.
— Тогда тебе обязательно нужно поехать. Посмотришь. Да и прогулка тебе на пользу пойдет.
С горы мы ехали медленно, что оказалось к лучшему, потому что за поворотом дорогу, бегущую параллельно железнодорожным путям, переходило стадо коров. Чуть погодя Хенкель объяснил:
— Железная дорога делит город на две части. Гармиш, слева от нас и к востоку от железной дороги, посовременнее — там находится Олимпийский лыжный стадион. Партенкирхен, лежащий к западу от дороги, старее — в этой части базируется большая часть армии янки.
Многие здания Гармиш-Партенкирхена напоминали мюнхенские церкви в стиле изысканного рококо. Городок не выглядел бы более католическим, даже если бы папа римский владел тут лыжным шале. Но по дорогам проезжали почти только одни джипы и грузовики американской армии, а на каждом втором здании болтались «звезды и полосы». Даже не верилось, что мы вообще в Германии.
— Господи! — воскликнул я. — Того и гляди, разрисуют реквизированные дома картинками с Микки-Маусом.
— Ну и ладно, ничего страшного. И знаешь, намерения у них самые что ни на есть благие.
— Так же, как у святой инквизиции, — огрызнулся я. — Тормозни у табачной лавки. Мне нужно купить «Лаки».
— Я же предупреждал тебя! — возмутился Хенкель, но машину все-таки остановил.
— Свежий воздух значительно уменьшает вред от курения.
Выбравшись из машины, я зашел в лавку. Купил сигарет, а потом еще раз обошел магазин, смакуя ощущение, что снова могу вести себя, как нормальный здоровый человек. Продавец подозрительно провожал меня глазами.
— Что-нибудь еще? — Он ткнул в меня черенком своей пенковой трубки.