Я бросил беспокойный взгляд на охранника. Мне как-то совсем не нравилось распространяться про мою службу в СС в присутствии служащего американской военной полиции.
— Мне бы не хотелось об этом говорить.
— Он ни слова по-немецки не понимает, — успокоил Гебауэр. — Здесь мало кто из американцев знает немецкий. Даже офицеры ленятся учить. Только некоторые офицеры из разведки владеют немецким языком. Наверное, янки не видят в этом смысла.
— Может, считают, что, если станут учить наш язык, это умалит их победу над нами.
— Возможно, — согласился Гебауэр. — В этом отношении они еще хуже французов. Зато я все лучше говорю на английском.
— Я тоже достиг некоторых успехов. Мне кажется, в американском английском перемешалось столько языков…
— Что вряд ли удивительно, когда наблюдаешь, какое там происходит смешение национальностей и рас, — сказал он. — Любопытный народ — американцы. Это надо же додуматься — поместить нас в Ландсберг! Ведь тут фюрер написал свою великую книгу. Мы все до единого черпаем в этом утешение. Я сам до войны приезжал сюда, чтобы взглянуть на его камеру. Сейчас с двери бронзовую табличку конечно же сняли, но мы и так знаем, которая именно — его. Так же как мусульманин не ошибется, в каком направлении лежит Мекка. Это поддерживает наш дух.
— Я тоже воевал. На русском фронте, — сообщил я, открывая ему часть своих прошлых достижений. Упоминать о моей службе в Германском бюро военных преступлений в Берлине сейчас казалось не совсем к месту. — Служил офицером разведки в армии генерала Шорнера, а до войны был полисменом в «Алексе».
— «Алекс» мне хорошо известен, — улыбнулся он. — До войны я работал юристом в Вилмерсдорфе и часто заходил в «Алекс» для разговора с каким-нибудь мошенником. Как же мне хотелось бы снова очутиться там!
— До того как вступить в Ваффен СС, — перебил я его воспоминания, — вы служили в трудовом лагере Лемберг-Яновска.
— Верно, — подтвердил он. — Германские оружейные заводы.
— Вот об этом времени я и хотел бы порасспросить вас.
На секунду лицо его исказилось отвращением при воспоминании.
— Это был принудительный трудовой лагерь, построенный вокруг трех заводов во Львове. Я отправился туда в мае тысяча девятьсот сорок второго руководить заводами. За поселенческий лагерь, где жили евреи, отвечал кто-то другой. Там, по-моему, творились дурные дела. Но на мне был только завод. Что означало, что между мной и другим начальником возникали определенные трения: кто командует лагерем на самом деле. Строго говоря, руководить должен был я. Тогда я был первым лейтенантом, а тот другой — вторым лейтенантом. Однако его дядя имел чин генерал-майора СС — некий Фридрих Кацман, шеф полиции Галиции, человек очень влиятельный. Отчасти он и стал причиной, почему я уехал из Яновска. Вилхаус — так было имя другого командира — ненавидел меня. Завидовал, так я думаю, или хотел большей власти. И он пошел бы на что угодно, лишь бы избавиться от меня. Это был только вопрос времени, он так или иначе добился бы своего. Состряпал бы ложное обвинение или еще что-нибудь придумал. Вот я и решил сбежать, пока могу. Вторая причина — держаться за такое место не стоило. Так там было мерзко. На самом деле мерзко. Останься я там, такая служба не сделала бы мне чести. И я подал заявление о вступлении в Ваффен СС, ну а остальное вам известно. — Гебауэр взял еще одну сигарету.
— В этом лагере служил еще один офицер, — сказал я. — Фридрих Варцок. Помните такого?
— Да, конечно. Он входил в команду Вилхауса.
— Я сейчас частный детектив, — объяснил я. — Ко мне за помощью обратилась жена Варцока. Ей необходимо выяснить, жив он или мертв. Она хочет снова выйти замуж.
— Разумная женщина. Варцок был настоящей свиньей. Все они там были скоты. — Он покачал головой. — Она тоже скорее всего свинья, если вышла за такого подонка.
— Так вы никогда не встречали ее?
— Вы хотите сказать, она не похожа на свинью? — улыбнулся он. — Так-так. Нет, я ее никогда не видел. Я знал, что Варцок женат. Он даже вечно хвастался, какая у него красивая жена. Но в лагерь ее ни разу не привозил. По крайней мере, пока я был там. В отличие от Вилхауса. У того жена и маленькая дочка жили в лагере. Можете такому поверить? Я бы свою жену и ребенка на десять километров к подобному месту не подпустил. И что бы дурного вы ни слышали о Варцоке, — все правда. Наверняка. — Он положил сигарету в пепельницу, сцепил руки за головой и откинулся на стуле. — Чем могу вам еще помочь?